Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Бернис, позволь мне представить тебе мистера Каупервуда, – весело прощебетала миссис Картер.

Бернис повернулась и на долю секунды устремила на него откровенный, но снисходительный взгляд из тех колодцев души, которые показались Каупервуду бездонно-синими.

– Ваша мать время от времени рассказывала мне о вас, – доброжелательно произнес он.

Она убрала протянутую тонкую руку, прохладную и мягкую, и ничего не сказав, однако ничуть не смущенная, повернулась к матери, как будто Каупервуд не имел для нее никакого значения.

– Что скажешь, дорогая, если я проведу следующую зиму в Нью-Йорке? – поинтересовалась миссис Картер после обмена общими фразами.

– Будет замечательно, если я смогу пожить дома. Меня уже тошнит от этой дурацкой школы.

– Бернис! Мне казалось, тебе здесь нравится.

– Я ненавижу ее, но только потому, что она такая тупая. У девчонок ветер в голове гуляет.

Миссис Картер подняла брови, словно спрашивая своего спутника: «Ну, как это вам?» Каупервуд стоял рядом с серьезным видом, предпочитая воздерживаться от замечаний. Он видел, что по какой-то причине, вероятно из-за своей беспорядочной жизни, миссис Картер манерничает со своей дочерью и выражается в возвышенно-романтическом духе. С другой стороны, у Бернис выражение тщеславия и осознания своего превосходства было совершенно естественным.

– Здесь довольно прелестный сад, – заметил он, отодвинув занавеску и глядя на цветущую клумбу.

– Да, хорошие цветочки, – отозвалась Бернис. – Погодите, я нарву немного для вас. Это против правил, но они не могут сделать больше, чем выдворить меня отсюда, а я только этого и хочу.

– Бернис! Вернись немедленно! – крикнула ей вдогонку миссис Картер.

Но ее дочь уже исчезла в вихре грациозных и стремительных движений.

– Ну, как ваше впечатление? – поинтересовалась миссис Картер, повернувшись к своему другу.

– Юность, энергия, личность – множество славных вещей. Я не вижу в ней ничего дурного.

– Да, если я только смогу позаботиться о том, чтобы она не растратила свои возможности впустую.

Бернис уже возвращалась, являя собой готовую модель для художника. Она держала в руках целую охапку безжалостно сорванных роз и душистого горошка.

– Ах ты, своевольная девица! – добродушно пожурила ее мать. – Теперь мне придется объясняться с твоими наставницами. Что мне с ней делать, мистер Каупервуд?

– Заковать ее в гирлянды из маргариток и отправить на Киферу, – ответил Каупервуд, который однажды посетил этот остров и знал его мифологию.

Бернис на мгновение замерла.

– Что за прекрасные слова! – воскликнула она. – У меня есть мысль подарить вам за это особенный цветок. И я это сделаю, – она протянула ему розу.

Каупервуд отметил, что по сравнению с той застенчивостью и отстраненностью, которую он видел сначала, ее настроение определенно изменилось. Впрочем, такие перемены были качеством прирожденной актрисы. И теперь, когда он почувствовал это, то и воспринимал ее как прирожденную актрису, изящную, легкую в движениях, всезнающую, равнодушную, высокомерную, принимающую мир как есть и ожидающую его повиновения – сидеть, как дрессированная собачка, и выпрашивать лакомый кусочек. Что за прелестный нрав! Какая жалость, что ему не дают свободно цвести в своем воображаемом саду! Право же, какая жалость!

Прошло немало времени после этой первой встречи, прежде чем Каупервуд снова увидел Бернис, и то лишь на несколько дней в горах Поконо, где находился летний дом миссис Картер. Это было идиллическое место на горном склоне примерно в трех милях от Струдсберга, посреди необычного сочетания холмов, которое, как любила объяснять миссис Картер, сидя в одном из уютных уголков веранды, было похоже на караван верблюдов или стада слонов, проходивших вдалеке. Горбы холмов, иногда поднимавшихся на тысячу восемьсот футов, были зелеными и величавыми. Внизу, просматриваемая на целую милю или больше, тянулась пыльная белая дорога, спускавшаяся к Струдсбергу. На свои заработки в Луисвилле миссис Картер удавалось в течение нескольких лет нанимать садовника, который высаживал на пологой парадной лужайке цветы по сезону. У нее имелась нарядная двуколка с резвой лошадью и упряжью, а Рольф и Бернис были обладателями последней новинки – велосипедов с низкими колесами, которые тогда только начинали вытеснять старые громоздкие модели. Для Бернис также был приобретен пюпитр, ноты с классической музыкой и песенниками, и фортепиано. У нее была полка с любимыми книгами, принадлежности для рисования, разные спортивные снаряды и для танцев туники в греческом стиле, которые были сшиты по ее образцам, как и сандалии и ленты для волос. Она была ленивой, задумчивой, чувственной девушкой, пребывавшей в неясных мечтаниях о близком и в то же время еще отдаленном положении в обществе. Она предавалась таким светским забавам, которые были доступны для нее. Трудно было найти более предусмотрительную и в то же время своенравную девушку, чем Бернис Флеминг. Благодаря некой интуиции она ясно предвидела, как следует держать себя в обществе и скрывать свои истинные чувства и побуждения; однако она чуралась снобизма и не была слишком расчетливой. Некоторые вещи в жизни матери и в ее собственной жизни беспокоили ее, например, ссоры между ее матерью и приемным отцом, мистером Картером, которые она наблюдала от семи до одиннадцати лет, его постоянное пьянство, иногда на грани белой горячки, переезды с одного места на другое и прочие отвратительные и гнетущие события. Некоторые вещи особенно ярко впечатались в ее память, к примеру, когда она увидела, как ее отчим в присутствии горничной опрокинул стол, с сатанинской ловкостью подхватил падавшую настольную лампу и швырнул ее в окно. Во время одного из таких скандалов отшвырнул ее саму и завопил в ответ на крики ужаса присутствовавших в комнате: «Пусть расшибется! Этой маленькой бесовке не повредит сломать несколько костей!» Это было ее самое страшное воспоминание об отчиме, и оно немного смягчало ее мнение о матери, вызывая сочувствие, когда она особенно сердилась на нее. О собственном отце ей было известно только то, что он развелся с ее матерью, она не знала почему. Мать нравилась Бернис во многих отношениях, хотя она не чувствовала подлинной любви к ней; иногда миссис Картер казалась слишком поверхностной, а иногда слишком сдержанной.