Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

– Несколько лет назад, Норман, когда вы говорили об этом Каупервуде, я подумал, что вы просто ревнуете к его успехам. Но недавно мне стали известны кое-какие обстоятельства, совершенно изменившие мое мнение. Теперь мне совершенно ясно, что этот человек порочен до мозга костей. Очень жаль, что городу приходится мириться с его присутствием.

– Значит, вы только сейчас это поняли, Хосмер? – удивился Шрайхарт. – Что же, не буду напоминать еще раз. Вероятно, теперь вы согласитесь со мной, что порядочным людям нужно что-то предпринять по этому поводу.

Хэнд, медлительный и немногословный, только посмотрел на него.

– Я вполне готов, – наконец сказал он. – Но сначала я посмотрю, что и как можно сделать.

Немного позже Шрайхарт, встретившийся с Дуэйном Кингслендом, узнал об истинной причине отношения Хэнда к Каупервуду и не замедлил поделиться этой горячей новостью с Мерриллом, Симмсом и остальными. Меррилл, который, несмотря на отказ Каупервуда расширить петлю своего трамвайного туннеля от Ласаль-стрит до Стейт-стрит к его магазину, до сих пор относился к нему со некоторой симпатией, восхищаясь его мужеством и дерзостью, теперь же выразил приличествующее негодование по этому поводу.

– Знаете, Энсон, это дрянной человек, – заметил Шрайхарт. – У него сердце гиены и повадки скорпиона. Вы слышали, как он обошелся с Хэндом?

– Нет, не слышал, – ответил Меррилл.

– Насколько я слышал, дело было так… – Шрайхарт наклонился поближе и шепотом поделился этой важной информацией с левым ухом мистера Меррилла. Последний вскинул брови.

– Ну и ну! – произнес он.

– А вот как он с ней познакомился, – презрительно добавил Шрайхарт. – Сначала он обратился к Хэнду с просьбой занять двести пятьдесят тысяч долларов под акции железнодорожной компании Западного Чикаго. Как думаете, наш друг рассержен? Это не то слово!

– И не говорите, – сухо отозвался Меррилл, хотя на самом деле он был восхищен и заинтригован, поскольку сам находил миссис Хэнд весьма привлекательной. – Впрочем, я не удивлен.

Он вспомнил, что его собственная жена однажды настаивала, чтобы пригласить Каупервуда.

Между тем Хэнд, вскоре встретившийся с Арнилом, доверительно сообщил ему, что Каупервуд посягнул на святость его семейных уз. Арнил изумился и опечалился; ему было достаточно знать, что Хэнду нанесено тяжкое оскорбление. Обсудив положение, они решили указать Эддисону, что как президент Национального банка Лейк-Сити он должен прекратить любые отношения с Каупервудом и Чикагской трастовой компанией. Вскоре Эддисон в присущей ему любезной и обходительной манере согласился предупредить Каупервуда о необходимости погашения всех его займов, после чего подал в отставку, а через семь месяцев стал президентом Чикагской трастовой компании. Это изменение на какое-то время произвело немалое смятение, ошеломив тех самых людей, которые подозревали, что так может случиться. В газетах много писали об этом.

– Ну и пусть, – кислым тоном произнес Арнил, обратившись к Хэнду в тот день, когда Эддисон уведомил совет директоров банка о предстоящей отставке. – Если он хочет порвать связь с таким банком и сойтись с таким человеком, это его дело. Он еще пожалеет об этом.

Между тем предстояли очередные муниципальные выборы, и Хэнд, заручившись дружеской поддержкой Шрайхарта и Арнила, решил дать бой Каупервуду на этом фронте.

Теперь, когда Хосмер Хэнд ощущал бремя возложенного на него великого долга, он без промедления приступил к делу. Когда что-то сильно раздражало его, он становился умелым и решительным бойцом. В грядущем политическом конфликте он нуждался в способном помощнике, поэтому остановил свой выбор на человеке, который в последнее время стал заметной фигурой в политических кругах Чикаго, а именно на Патрике Гилгане, помощнике Каупервуда по временам газовой войны за концессию в Гайд-Парке. Теперь мистер Гилган был довольно преуспевающим человеком. Способный к непринужденному общению, умеющий держать язык за зубами и абсолютно лишенный моральных принципов в вопросах общественной важности (особенно в том, что касалось так называемых гражданских прав), он по всем статьям мог добиться политического успеха. Его салун был самым шикарным на Уэнтворт-авеню и сиял огнями новомодных ламп накаливания, отражавшимися в зеркалах. В его избирательном округе было полно ветхих домишек, теснившихся вдоль недостроенных улиц, но сам Патрик Гилган теперь был сенатором штата, который баллотировался в конгресс на следующих выборах и считался возможным преемником достопочтенного Джона Дж. Маккенти на негласном посту диктатора городских законов, если республиканская партия придет к власти. (До присоединения к городу Гайд-Парк был республиканской вотчиной, и поскольку большинство жителей обычно голосовало за демократов, Гилган не мог поменять политический лагерь без ущерба для своей репутации.) Из предвыборных политических дискуссий Хэнд уяснил, что Гилган считается едва ли нее самым влиятельным политиком Южной стороны, поэтому и послал за ним. В личном плане Хэнд гораздо меньше симпатизировал обходительному морализаторству таких людей, как Хейгенин, Хиссоп и другие, кто довольствовался нравоучениями и стремился к победе во имя высшего блага, нежели холодному политическому расчету таких людей, как Каупервуд. Если Каупервуд при поддержке Маккенти мог добиться впечатляющих результатов, то ему, Хэнду, нужно было найти кого-то не менее могущественного, чем Маккенти.