Теодор Драйзер - Финансист. Титан. Стоик. «Трилогия желания» в одном томе [сборник litres]

Теперь Каупервуд искусно симулировал любовь и изображал нежные чувства, чего на самом деле давно уже не было. Он покупал ей цветы, драгоценности и безделушки, он заботился о ее комфорте, но одновременно оглядывался по сторонам, желая тайных удовольствий. Эйлин же наслаждалась вниманием и восхищением человека, который держал ее в своей власти и которого она, несмотря ни на что, любила.

Наверное, вы можете представить настроение полководца, потерпевшего сокрушительное поражение, или сотрудника, который после многолетней верной службы вдруг получил приказ об увольнении. В чем может найти утешение любящее сердце, когда его любовь больше не имеет никакого значения, и все, что было положено на алтарь нежной привязанности, оказалось напрасной жертвой? В философии? Это пустые игры разума. В религии? Для этого нужен метафизический склад ума. Эйлин больше не была грациозной, волевой, энергичной девушкой 1865 года, когда Каупервуд впервые встретился с ней. Да, она по-прежнему была красавицей, – цветущей, статной женщиной тридцати пяти лет, выглядевшей не более чем на тридцать, – но, увы, она чувствовала себя такой же очаровательной девушкой, как в юности. Женщине, независимо от ее положения, всегда мучительно сознавать, что она стареет, и что блуждающий огонек любви исчезает в непроглядной тьме. В час своего торжества Эйлин узрела, как умирает любовь. Было бесполезно (как она иногда делала) внушать себе, что любовь может ожить и вернуться. Ее чрезвычайно практичный взгляд на жизнь подсказывал, что этого не может быть. Хотя она повергла Риту Сольберг, но хорошо понимала, что прежняя верность и постоянство Каупервуда ушли навсегда. Она больше не была счастлива. Любовь умерла. Эта сладостная иллюзия с жемчужно-розовыми сердечками и оборочками, этот смеющийся Купидон с затуманенным взором, этот юный побег живой лозы, нашептывавший грезы о вечной весне, за которым таятся влюбленные сердца, более не существовали.

Напрасны были слезы, бурные вспышки и душевные терзания; напрасно она гляделась в зеркало, где отражались ее округлое, пышное тело, все еще свежее и соблазнительное. Однажды, увидев в зеркале темные круги под глазами, она сорвала с шеи чудесные кружева, которые только что прикладывала, бросилась на кровать и разрыдалась, что, казалось, сердце разорвется. К чему наряды? К чему украшения? Фрэнк больше не любит ее. Что теперь значил для нее прелестный особняк на Мичиган-авеню, изысканный французский будуар, или наряды, исполненные портновского искусства, или шляпки, похожие на цветущие орхидеи? Суета, все суета! Словно ворон, усевшийся в дверях, горестное напоминание о траурных вдовьих одеждах, был рядом и каркал: «Никогда, никогда!» Эйлин знала, что сладостная иллюзия, временно привязавшая к ней Каупервуда, исчезла безвозвратно.

Его физическое присутствие осталось. Его шаги раздавались в комнате по утрам и вечерам, в долгие безрадостные ночные часы она слышала его дыхание рядом с собой и ощущала его руку, лежавшую на теле. Были и другие ночи, когда он не возвращался домой и «уезжал из города», и она была вынуждена принимать его оправдания за чистую монету. К чему ссориться, спрашивала она себя. Что она может поделать? Она ждала и ждала. Чего?

А Каупервуд видел неизбежные следы времени, недавно едва заметные, наблюдал угасание юношеского огня, порой вздыхал, но поворачивался лицом туда, где расцветала новая жизнь и молодость. Ему претила возвышенная преданность и воспоминания вместо прежних страстей и желаний. После расставания с Ритой Сольберг, утраты ее вдохновлявшей безмятежности и легкости, неведомые Эйлин, он испытывал душевное томление и стремился вновь обрести подобное. По правде говоря, его всегда привлекала юность, красота и горделивость женской натуры, новизна характеров и темпераментов, точно так же, как его привлекали картины, старинный фарфор, музыка, архитектура, великолепные празднества и упоение властью под аплодисменты обожествляющей толпы.

Хаотичные любовные связи Каупервуда были естественным проявлением его темперамента, от природы порочного, морально неустойчивого и анархического. С одной стороны, можно было сказать, что он стремился к обретению идеала, но можно лишь удивляться тому, как иногда меняются наши идеалы, заставляя нас блуждать во тьме. В конце концов, что такое идеал? Дух, туман, едва уловимый аромат, принесенный ветром, сказочная мечта. Влюбленность такой девушки, как Антуанетта Новак, пожалуй, напрягало и утомляло его. Она была слишком пылкой и обременительной, поэтому он, хотя и не без труда, он постепенно высвободился из этих запутанных отношений. С тех пор он на короткое время вступал в близость с другими женщинами, но не испытывал особого удовлетворения. Дороти Ормсби, Джезабель Хинсдейл, Тома Льюис, Хильда Джуэлл – в памяти сохранились только имена. Одна из них была актрисой, другая – стенографисткой, третья – дочерью одного из его богатых акционеров, четвертая работала в церкви и обратилась к нему за благотворительными пожертвованиями для сиротского приюта. Иногда случались неприятности, сцены и слезы, но так бывает со всеми, кто отклоняется от привычного хода вещей. По меткому замечанию Наполеона, нельзя приготовить омлет, не разбив яиц.