Михаил Меньшиков - Письма к ближним

И природа, и земля, что присутствовали при закладке Петербурга, были русские – не по праву поспешного завоевания, а по праву давнего, может быть, незапамятно древнего владения. Ладога древнее Новгорода, основанного Бог весть когда. Ладога носит имя древнего славянского бога – бога мира и согласия – и возникла, вероятно, в эпоху переселения народов. Если теперь, до сих пор, окрестности Петербурга носят шведские и финские имена, то за триста лет до Петра было иначе. Славянская стихия еще до варягов разлилась до живого урочища – до гирлянды заливов, озер и рек, разграничивающих две геологические формации и две расы. Почва петербургская не была захвачена у соседей, а возвращена. Земля эта, по выражению сподвижников Петра, была «святая», как часть святой Руси, не раз омытая святою кровью задолго до Александра Невского.

Земля присутствовала при заложении Петербурга, и ясно чувствовался ее голос. Этот голос был девственное молчание, шум сосен, стрекот птиц и почти полное отсутствие человеческих голосов. Девственное молчание – призыв самый красноречивый для творческой силы. Это молчание уже притягивало к себе когда-то организаторов земли. Тот же пейзаж, что встретил Петр на невских островах, несомненно видели за 900 лет перед этим варяги. Именно здесь, в устьях Невы, северные витязи вступали из морской пустыни в пустыню лесную, в великий океан лесов, который тогда тянулся через всю Россию до Чернигова. Нева еще за 1000 лет до Петра была не только окном, но и главным входом в Россию, началом великого водного пути. Здесь – может быть, на месте нынешнего университета или академии наук – древние ценители морей приносили человеческие жертвы своим богам, перед тем как войти в зеленый лабиринт рек, озер, волоков и лесных троп. Устья Невы – узорная заставка первой главы нашей истории: отсюда началось варяжское завоевание, отсюда потекла наша государственность. Это место не только не чужое нам и не новое, но самое древнее, «откуда пошла земля русская». Через семь с половиною столетий после варягов Петербург вырос на этом месте, как огромный памятник основания Руси, как триумфальная арка для входа цивилизации в страну, которой наскучило быть девственной, как великая застава, наметившая вековечное с этой стороны и часто враждебное нашествие. Кто знает, может быть, здесь же, на месте «медного всадника», состоялась когда-то встреча варяжских братьев. Может быть, здесь новгородские старцы говорили высадившимся медным рыцарям: «Поглядите кругом – какая дичь и глушь! Леса, болота, поляны – и так на тысячи верст кругом. Земля наша велика и обильна, но „наряда“ в ней нет. Она не упорядочена, не организована. И народ наш, и природа, слишком женственны, чтобы сложиться в грозную державу. Вы – медные люди, умеющие повелевать – внесите нам государственность, обейте железными обручами нацию, которая лишена сцепления».

Род варяжских завоевателей за 75 лет не успел выполнить легендарного договора, и династия пала. Один из начинателей новой, уже чисто русской династии опять, точно роковою силою, был привлечен к отправному пункту нашей истории, к берегам Невы. Первая наша столица – Ладога и последняя – Петербург географически почти совпадают: их отделяет всего сто верст. Может быть, не Петру, а Рюрику следовало бы основать на устьях Невы центр своей державы, и тогда мы праздновали бы уже тысячелетие нашего европеизма. В самом деле, во что развернулась бы история великого народа, если бы в лице Рюрика был не посредственный завоеватель, а лицо титаническое, вроде Петра, которое тогда еще, на заре времен, связало бы Россию с Европой неразрывным узлом, столицей на море? Варяги, к сожалению, не только не тянули славянскую стихию к морю, но усиленно отталкивали ее от него. До русского города в устьях Невы не додумались ни варяги, ни новгородцы – и отсюда пошла наша зависимость от Ганзы, отсюда постоянные перерывы в сношениях с Европой, непрочность приморских владений и постоянная опасность потерять их. Северная столица могла бы, бесспорно, лучше южной защитить Россию от великих нашествий. Уже Новгород заслонился от татар своей территорией, но Александр Невский чувствовал, что и Новгород мог быть взят. Совершенно неодолимым для кочевников мог бы явиться лишь морской порт, поддерживающий непрерывно сношение с Западной Европой на невиданных татарами кораблях. В эпоху монгольского многовекового потопа выгоднее было иметь великокняжеский стол не на юге, а на недоступном севере. Киев изнемогал уже от печенегов и половцев. Смытый татарской волной, он вместе с собою, в крайне важный момент общей паники, похоронил и народную свободу.