Валентин Курицын - В зареве пожара

А эта комната — точно болото какое-то, могильный склеп.

Конторщики, оба многосемейные пожилые люди работали молча, сосредоточенно, а если и разговаривали иногда, то разговоры их были такие скучные, неинтересные, что и слушать не хотелось.

Толковали об ожидаемых прибавках.

Один постоянно жаловался на катар желудка.

Политикой они совсем не интересовались.

Жизнь проходила мимо них…

…Около двенадцати часов дня по комнатам конторы проходили буфетчицы, жёны сторожей. Они разносили жиденький чай и предлагали желающим бутерброды.

Евсеев не завтракал. Его скромный бюджет не позволял такой роскоши. Он обыкновенно пользовался этим перерывом в работе, чтобы отдохнуть немного. Покидал свою конторку и шёл в коридор.

В конце коридора, заставленного шкафами со связками старых дел, было окно, выходившее на площадь. Евсеев садился на широкий подоконник, доставал свой «демократический» табак и свёртывал папиросу.

Из окна была видна часть площади, городской сквер и белые здания присутственных мест.

…У Евсеева товарищей между сослуживцами не было.

Он держался замкнуто и ни с кем близко не сходился.

С некоторыми из знакомых конторщиков он здоровался при встречах, обменивался незначительными фразами и только.

Правда, за последнее время ему пришлось познакомиться несколько поближе с двумя-тремя из служащей молодёжи.

…Сегодня один из них, юноша с добрым веснушчатым лицом и открытыми голубыми глазами по фамилии Коробкин подошёл к Евсееву, сидевшему на подоконник, поздоровался и спросил:

— Слышали, в Тяге опять прокламации появились?

— От имени железнодорожного комитета?

— Да… Хотите почитать, у меня есть одна.

— Давайте, — слегка улыбнулся Евсеев.

Он давно уже знал об этих прокламациях, выпускаемых каким-то таинственным железнодорожным комитетом. Листки эти были составлены довольно неумело и трактовали исключительно об экономическом положении служащих, приглашая их бастовать во имя защиты своих профессиональных интересов.

Евсеев также знал со слов Ремнева, что местный эсдековский комитет намерен войти в сношения с этим образовавшимся ядром, короче говоря, использовать начавшееся брожение в желательном для себя смысле.

— Возьмите… Когда прочитаете, передайте кому-нибудь. Или просто суньте кому-нибудь на конторку.

Коробкин огляделся по сторонам и, улучив момент, передал Евсееву вчетверо сложенный лист бумаги.

Вернувшись в свою комнату, Василий Иванович занял место за конторкой и начал читать полученную прокламацию, замаскировал её от любопытных взглядов счётными ведомостями.

Прокламация была написана от руки и оттиснута на гектографе.

Он с трудом разбирал неровные косые буквы, местами расплывшиеся в бледно-синие пятна.

С целью скрыть почерк, придавали буквам вид печатных.

В заголовке листа красовался лозунг: «В единении сила».

В этом листке речь шла о последних майских забастовках, волна которых прокатилась по всей Европейской России.

Угол зрения, под которым рассматривались эти события, и самая оценка забастовок, как средства борьбы с капиталом, были чисто социал-демократические.

Евсееву прокламация понравилась.

Он спрятал её в карман и улыбнулся.

— На настоящую дорогу начинают выходить ребята. Интересно, кто это там верховодит? Во всяком случае, чем скорее наши сольются с этим кружком, тем лучше.

Он опять углубился в свои занятия.

Опять пред глазами запестрели цифры.

Его сосед справа отложил перо в сторону и посмотрел на часы.

— Эге! уже два. Скоро и щам… А что, Захар Емельяныч, не слыхали, когда нам выдадут эксплуатационные?

Второй конторщик на минуту оторвал голову от громадных листов ведомости и устало произнёс:

— Не знаю… К Троице разве.

— Да, хорошо, если бы к Троице, — вздохнул первый. — У меня ребятишки пообносились… В потребиловку задолжался. Кругом расходы!

— Что и говорить. К нам вот женин брат приехал. Человек без места, больной. Если по человечеству рассуждать, конечно, не погонишь его. А ведь как ни как, всё лишний кусок идёт. А от каких, спрашивается, достатков? Эх!

Он замолчал и ещё энергичнее принялся щёлкать на счётах.

— Ну, этим-то двум и давать нечего. Такие листки они и читать не станут. Перепугаются, да ещё, пожалуй, к начальству с докладом побегут…

Разве, вот, Агнии Степановне дать.

Он посмотрел в угол, где сидела машинистка.