Феррейра Кастро - Сельва

Но Жука, видя, что он входит, прервал распоряжения, которые давал тихим голосом Алешандрино, и сказал сеньору Геррейро:

— Подождите минутку. Сейчас мне надо тут кое о чем переговорить.

Перед такой невежливостью бухгалтер даже отступил; вид у него был раздосадованный. Он вернулся на веранду и заговорил с Алберто, придумывая темы для беседы о всяких пустяках, лишь бы не молчать. Алберто, однако, понял, что он просто притворяется, будто не обратил внимания на обиду. В конце концов Геррейро нашел предлог, чтобы уйти. Он прошел по галерее и свернул в коридор, ведший в его апартаменты.

Алберто остался один. Трагическая напряженность, казалось, окутывала все, исходила из любого, самого безобидного предмета, ощущалась даже в лучах солнца, заходящего над темно-зеленой линией противоположного берега.

Вереница людей показалась уже на верхней кромке откоса. Сначала появился ствол ружья, затем незнакомая голова. Потом Анисето, Мандука, еще два новых лица, еще два ружья, Фирмино, Ромуалдо, Дико… Пятеро пленников прошли под конвоем пяти вооруженных людей, и как только они остановились возле дома, оттуда вышел Алешандрино, спустившись бегом по маленькой лестнице.

— Сюда. Ведите их сюда. Потом сеу Жука поговорит с вами, — сказал он людям, сторожившим беглецов.

Все двинулись следом за Алешандрино. Они шли внизу перед верандой, и, проходя мимо того места, где Алберто стоял, облокотившись на балюстраду, Фирмино поднял на него взгляд. Что он выражал, Алберто не понял: его собственный взгляд внезапно затуманился. А когда он овладел собой, всех уже отвели в старый сарай в глубине двора, где обычно хранились круги каучука, предназначенные для отправки в Манаус или Белен.

Вечерело: солнце было похоже на пламя, медленно угасавшее над лесом на другом берегу. Остров, где родился кабокло Лоуренсо и где жили его родители, терял свои очертания, сливаясь с берегом, объединяясь с ним в нарождающемся сумраке, — и внезапно Алберто вспомнил Агостиньо. Там, должно быть, бродили сейчас в поисках убежища для ночлега шумливые обезьяны гуарибы, чьи протяжные, печальные крики слышались из-за реки по утрам и отзывались на этой стороне скорбным эхом.

Река, кишащая крокодилами, по-прежнему текла лениво, неся обломки древесных стволов; их очертания, сейчас бесформенные, двигались замедленно, словно во сне. Птицы — пипиры и жапины — перестали кружить над сапотильейрой, красноватые орехи кажу изменили свой цвет; вдали пейзаж уже слился в сплошное пятно, и три пышные, высокие пальмы, растущие на берегу, напоминали в однообразии сумерек начало пустыни…

Пятеро чужаков возвращались вместе с Алешандрино, неся ружья на плече. Алберто услышал позади себя шаги и, обернувшись, увидел хозяина, который, облокотившись на балюстраду рядом с ним, крикнул проходившим внизу людям:

— Идите-ка сюда.

Они поднялись, почтительно поздоровались и ждали, прислонив ружья к стене.

— Из какого вы серингала?

— Из Мирари. — Тот, что отвечал, вытащил из кармана письмо и вручил его Жуке Тристану.

Жука разорвал конверт, но на веранде было уже темно, и он направился в комнату.

— Входите! Входите!

На веранду ввалилась целая толпа, и даже Элиас и Тиаго были здесь.

В комнате Жука развернул письмо и дважды перечел его. Затем спросил людей из Мирари, стоявших все с тем же смиренным видом:

— Они, значит, плыли мимо?..

— Да, мимо. Капитан катера из Каламы предупредил хозяина, что они плывут за катером и гребут как проклятые и что они украли лодку. Сеу Лобато велел тут же собрать людей и снарядить три баркаса. Мы медленно поплыли по реке, будто ловя рыбу, а когда они проплывали мимо, завели с ними разговор о разных разностях и предложили зайти в барак пропустить по стаканчику кашасы. Но куда там! Они почуяли неладное и отказались. Тогда мы схватили ружья со дна лодок, и прицелились в них, и перестреляли бы их, как ягуаров, если бы они стали сопротивляться. Но не понадобилось. Они растерялись, мы захватили их ружья и отнесли в барак.

— Очень хорошо. Потом я вас отблагодарю. Выспитесь хорошенько, а утром я напишу письмо сеу Лобато. Вы его служащий?

— Нет. Мы все — серингейро.

Алберто взглянул на них с удивлением. Как могло случиться, что, будучи сами жертвами, они охотно выполнили роль палачей? Из какого грязного материала создана человеческая душа, которой нравится карать такого же, как ты сам?

— А как у вас в серингале?

Они пожали плечами.