Феррейра Кастро - Сельва

Как он и предвидел, дона Яя часто приходила в огород. Алберто было приятно хлопотать рядом с ней то на одной грядке, то на другой («Не беспокойтесь, сеньора, я позабочусь об этом»), поддерживая ее воодушевление и радость каждый раз, когда на поверхности земли появлялись крохотные ростки. Но он уже не трепетал от мучительного вожделения. Если он порой и смотрел на нее, как прежде, не отрываясь, то лишь затем, чтобы с гневом заставить себя опровергнуть то, что он услышал от Балбино: якобы дона Яя уже много лет любовница Жуки Тристана.

В его глазах дона Яя была лишь верной спутницей жизни его друга, нуждавшегося в искренней преданности. И ему казалось уже очень далеким время, когда он смотрел на нее иными глазами. Мысль о скором освобождении, надежда на то, что вскоре он сможет вернуться к прежней, привычной для него жизни, подавила в нем зов плоти. Он замкнулся в себе, и все здесь стало для него преходящим и лишенным истинного значения.

Из всего, что волновало его в долгие бессонные ночи и делало для него нескончаемыми дни, осталось лишь нетерпение, с которым он ждал ответа от матери. И когда ответ наконец пришел, его сердце наполнилось радостью и весь мир будто оделся для него в праздничный наряд. Еще прекраснее стали кротоны в маленьком дворе, цветы жасмина, благоухая, просились украсить собою ложе любви, и нестерпимое, жгучее тропическое солнце снова засияло фантастическим многоцветьем лучей.

«Бедная мамочка! Что она продала или заложила? Свои драгоценности или те старинные китайские вазы, которые дед некогда купил в Макао и за которые ему предлагали много лет назад сто мильрейсов? Сколько они могли стоить сейчас, ведь все так обесценилось! Или ей одолжила деньги тетя Маргарита?»

Он еще раз перечитал письмо:

«При сем отправляю тебе, что ты просил; мне не составило особого труда устроить это. Мне хочется, сынок, чтобы ты оказался со мной как можно скорей. Ты не представляешь себе, как я боюсь умереть, не увидев тебя!»

Это она пишет, чтобы не волновать его… Она, должно быть, пошла на большую жертву… Продажа драгоценностей ей стоила, верно, многих слез, а если она продала вазы, — с ними ей было расставаться еще больнее, ведь это их семейная реликвия. Но нет, нет; она, верно, и не думала, что приносит жертву!

Его глаза увлажнились и губы задрожали от волнения. Но он справился с собой. Свободен! Свободен! И как жаль, как жаль, что мать, опасаясь, что деньги могут пропасть, послала их ему через дядю! Дядя оправдывался в своем письме, что он ничего не знал. А разве он им интересовался? Это неожиданное письмо от дяди, в которое было вложено письмо от матери, напомнило ему о всех его унижениях… Пусть. Он проедет через Белен, не повидавшись с дядей, не станет он больше докучать ему… Когда-нибудь он с лихвой возместит ему его скупое даяние и сделает это с наслаждением — пусть тому будет стыдно!

Он вышел из комнаты, прошел по коридору и на веранде задержался на мгновение, чтобы прорепетировать подготовленные им фразы. Потом решительно зашагал в занимаемую Жукой часть дома.

Хозяин, сидя в качалке, читал почту, только что доставленную на пароходе «Кампос Салес».

Почувствовав, что Алберто мнется у двери, Жука поднял голову и спросил:

— Вы что-то хотели мне сказать?

— Да, но это не спешно.

— Говорите.

— Пожалуйста, заканчивайте; я подожду.

— Я уже кончил. Что такое?

И поскольку он положил на стоящий рядом стул письма, которые были у него на коленях, Алберто подошел.

— Извините за беспокойство. Срочности особой не было. — Он заторопился, видя, что Жука проявляет нетерпение: — Дело вот в чем: как я уже сказал вам, сеньор Жука, несколько месяцев назад я был амнистирован. И поскольку я могу теперь вернуться в Португалию, я хотел бы уехать, чтобы закончить обучение в университете…

Он заколебался, вспоминая фразу, придуманную для того, чтобы его слова не звучали слишком дерзко.

— И что же?

— Мать прислала мне кое-какие деньги. И так как я еще должен вам, сеу Жука…

Он замолчал. Жука Тристан тоже помолчал несколько секунд. Затем холодно спросил:

— Сколько вы еще должны?

— Четыреста восемнадцать…

— Считайте, что вы ничего не должны.

— Нет, нет, сеу Жука! Большое спасибо, но нет… Денег, которые мне прислали, хватит.

— Вы ничего не должны! И если я не повысил вам жалованье, — а сеу Геррейро говорил со мной об этом, — то лишь потому, что дела идут плохо.

— Но я ведь не потому хочу уехать, сеу Жука… Как вам известно, я учился на юридическом факультете, но за участие в заговоре…