Феррейра Кастро - Сельва

Сеньор Геррейро встал, и звук отодвигаемого стула прервал размышления Алберто. Он сунул письмо в карман и подошел к конторке, чтобы открыть лицевые счета. Для расчета с Жукой Тристаном у него не хватало еще шестисот двадцати мильрейсов. С карандашом в руке он принялся высчитывать, сколько примерно понадобится времени для его освобождения. Пятнадцать месяцев, возможно, десять, если ему повысят жалованье и он будет экономить. Он не мечтал о том, чтобы привезти какую-то сумму домой. Хватило бы лишь на билет до Манауса и оттуда до Лиссабона. Пусть хоть в третьем классе, он был бы счастлив, ведь он плыл бы на родину! А в Лиссабоне он с голоду не умрет. Мать все поймет, а он сделает все, чтобы не обременять ее. Он проживет и закончит свое образование, ведь даже менее способные как-то зарабатывают и кончают университет.

Волнуясь, он представлял себе, как высадится в Лиссабоне и с нежностью увидит город, полный воспоминаний. «Здесь со мною случилось то-то, а там произошло то-то…» Потом будут объятия старенькой матери, которая с плачем бросится ему на шею, обезумев от радости. Потом он встретится с друзьями за столиком кафе: расскажет им о том, как жил и что делал, о своих безвестных подвигах и недостойных поступках. Они наверняка усомнятся во многом, — ведь в его рассказах будет столько непривычного, непостижимого, такого, что покажется им неправдоподобным. Кто поверит, что, когда здесь рыба косяками поднимается по реке, ее можно резать ножом прямо в воде!

Он подошел к окну и выбросил во двор подальше — чтобы не видеть и не соблазняться — табак и папиросную бумагу для самокрутки. Он больше не будет курить, не истратит впредь ни одного винтема, который можно сэкономить! Он должен вернуться, если только не умрет, если лихорадка пощадит его, как щадила до сих пор! Должен вернуться!

Он не мог дольше сдерживать свою радость:

— Я получил хорошее известие из Португалии….

Сеньор Геррейро, уже склонившийся над гроссбухом, поднял голову, чтобы выслушать новость.

— Я амнистирован. Могу теперь вернуться, когда захочу…

— Итак?

— Итак… — Он неопределенно улыбнулся: — Сразу же, как только у меня будут скоплены деньги на билет… — И, подойдя ближе, другим тоном: — Я хотел бы попросить вас, чтобы вы замолвили за меня словечко перед сеу Жукой, когда он приедет, — пусть бы он повысил мне немного жалованье… Если это вас не затруднит… Выяснить, не прибавит ли он мне…

— Поговорить мне нетрудно! Хуже то, что с понижением цены на каучук ему, наверное, трудно это сделать…

— Мне бы хоть немного… Всего каких-нибудь двадцать — двадцать пять мильрейсов…

— Посмотрим! Посмотрим! Я сделаю все, что могу. Значит, вы и ваши друзья могут теперь вернуться на родину?

Алберто показал ему письмо и газетную вырезку, присланные матерью. Сеньор Геррейро, прочтя; отозвался: да, сеньор, это очень хорошо и справедливо, ведь защита своих идей не является преступлением. Он сам однажды в Манаусе, когда был бухгалтером у Андерсена и К°, участвовал в заговоре против губернатора штата. И не был арестован только потому, что еще до раскрытия заговора в его жизни произошли изменения и он уехал в Мауэс.

В течение всего дня Алберто не мог работать спокойно и сосредоточенно. В мыслях он спешил на встречу с родиной. Все теперь казалось ему легко осуществимым: еще несколько месяцев, и он снова будет расхаживать по улицам Лиссабона.

Вечером, когда контора была уже закрыта, он растянулся в гамаке, чтобы насладиться в одиночестве волнующей новостью. Подняв москитную сетку, он принялся медленно раскачиваться и время от времени насвистывал популярную в сертане песенку.

Сеньор Геррейро, должно быть, разгадывает шарады под сапотильейрой. Но ему, Алберто, сейчас не до шарад.

В сумерках в коридоре зазвучали легкие шаги. Алберто напряг слух. Это не Жоан… У него походка тяжелая, и для обеда еще рано. И не Тиаго. А! Дона Витория…

Шестидесятилетняя негритянка с совсем белой курчавой головой, морщинистая, словно печеное яблоко, пришла взять белье в стирку. Это была мать Алешандрино и всеобщая кума. И он тоже считает ее кумой, после того как она подала ему конец платка над потрескивающим костром в ночь святого Жоана. Этот праздник отмечался всеми, угодившими в здешнюю ссылку. В эту традиционную ночь они выходили из густого леса и веселились на берегу реки, танцуя быка Бумбу [42] Бык Бумба — центральная фигура народного представления «Бумба, мой бык», распространенного на северо-востоке Бразилии. . Мастерили на деревянном каркасе быка, обтягивали каркас вместо кожи пестрыми тряпками вдоль спины до рогов, — здесь уже использовались настоящие рога околевшего или заколотого быка, — навешивали осколки зеркала и всякие разноцветные блестящие безделушки. Чем наряднее был бык Бумба, тем больше о нем говорили и тем больше чести было для тех, кто его украшал. Покрывающий его ситец доходил неким подобием присборенной юбки до самого пола, скрывая отсутствие четырех ног. Внутри прятался, прикрепив каркас к спине, один из танцоров. Рядом, не менее цветисто разукрашенные, два других персонажа дополняли пантомиму. Это «отец Франсиско» и «мать Катарина», добрые сеаренцы, один пожилой, а другой — одетый для данного случая женщиной, — оба неутомимые, как и их партнер, который танцевал весь вечер, таская на себе фантастическое животное.