Феррейра Кастро - Сельва

— Как это случилось? На вас напали? — посыпались вопросы.

Мандука уселся на скамейке у сапотильейры («С вашего разрешения, сеу Геррейро, я совсем выдохся») — и стал рассказывать:

— Прокопио первым ходил собирать «молоко» [45] Так серингейро называют сок каучуковых деревьев. и уже вернулся в коптильню, когда появились индейцы. Они окружили его и тут же прикончили. Всего продырявили стрелами, он стал похож на подставку для зубочисток. Я подходил к поселку и тут-то и услыхал их дьявольские вопли. Спрятался за деревьями и стал смотреть. Индейцы уже насадили голову Прокопио на шест и бежали с ней вскачь к бараку. Что это был за крик, вы бы послушали! А другие вытаптывали маниоковое поле. Я поднял ружье — и паф, паф, паф! Индейцы остановились, прислушались, с какой стороны стреляют, и прямо так и кинулись в мою сторону, а стрел, стрел сыпалось — больше, чем плодов у этой сапотильейры. Но тут Зе Прегиса подоспел с тропы и тоже открыл стрельбу. Индейцы растерялись. Одни еще осыпали стрелами деревья, где я прятался, а другие, оглядываясь, бежали назад. Тут я приметил вождя и послал в него пулю. И вот он здесь…

— А! А потом?

— Что было потом, сеу Мандука?

— Индеец сразу упал и заорал так, что у самого бы храброго кабры [46] Кабра — метис от брака мулатки и негра. волосы стали дыбом, другие индейцы подбежали и склонились над ним. Да, видно, поняли, что им не унести тело вождя, потому что мы с Зе Прегисой их всех перебьем. Мы продолжали стрелять, и они побежали вскачь, словно козлы.

— И много их было?

— Я не считал, но, думаю, больше сотни. Зе Прегиса тоже попал в одного, но он все же удрал в лес, прыгая на одной ноге…

Сеньор Геррейро и Алберто присели на корточки, чтобы рассмотреть трупы получше. Затем бухгалтер спросил:

— А перья? У него не было перьев на голове?

— Были перья! Шлем с перьями, я по нему сразу и догадался, что это вождь!

— И где же он?

— Мы его оставили там. А вы хотели бы его получить, сеу Геррейро?

— Да, хотел бы.

— В воскресенье я вам его принесу. Но шлем, должно быть, попортился, когда я его сдирал с головы…

Чтобы успокоить людей, бухгалтер поскорей разослал их кого куда:

— Ладно. Мандука и Зе пусть пойдут поесть. Жоан, возьми их с собой. А ты, Алешандрино, вырой могилу.

— Только для Прокопио…

— Для обоих.

— Для обоих, хозяин? Индеец в христианской могиле? Лучше я брошу его в реку на съеденье пираньям…

Сеньору Геррейро не хотелось обижать серингейро, видевших в индейцах жестокого и беспощадного врага. И он сделал вид, что колеблется:

— Да, конечно… — Но тут же добавил, словно размышляя: — Да нет. Пожалуй, лучше вырыть могилу где-нибудь в стороне. За кладбищем и без креста. Так хоронят иноверцев…

— А по мне, я бы выбросил его в воду, и делу конец!

Тиаго, державшийся в отдалении, устремив жадный взор на обезглавленного, подошел спросить:

— Вы хотите бросить Прокопио в реку?

— Прокопио — нет; индейца, — сказал с недовольным видом Алешандрино, который все еще хотел настоять на своем.

— Тот тоже этого заслуживает… — пробурчал Тиаго.

Все, остолбенев, не могли промолвить ни слова от негодования. И уставились молча на старого негра, который повторял, открывая свой жабий рот:

— Тот тоже этого заслуживает — мошенник был, каких свет не видывал…

Сеньор Геррейро в конце концов возмутился:

— Заткнись! Если скажешь еще хоть слово, я велю не давать тебе больше кашасы! Пошел прочь, несчастный!

— Я больше ничего не скажу, белый; но что он был мошенником — это точно! — И Тиаго удалился, с трудом волоча свою хромую ногу, похожий на дьявола, вырезанного из черного дерева.

— Иди, иди, Алешандрино! Рой могилы. А вы отправляйтесь завтракать, потом приходите на склад получать патроны.

Все разошлись, трупы снова накрыли, и на скамейке под сапотильейрой остались только сеньор Геррейро и Алберто.

— Мне иной раз становится жалко этого несчастного Тиаго. Но меня удивляет, что он не понимает шуток и с ненавистью относится к тем, кто подшучивает над его недостатком. Виноват здесь сеу Жука! Если бы он не распустил негра и запретил бы серингейро называть его Колченогим… Но куда там! Он сам подает пример… А поскольку он сам делает с Тиаго что хочет, то ему наплевать, что тот позволяет себе по отношению к другим!

— Сеу Жука, видно, очень его любит…

— Любит, но на свой лад! И Тиаго знает это и этим пользуется. За сеу Жуку он готов жизнь отдать, а другого из-за простой насмешки готов этой жизни лишить.