Феррейра Кастро - Сельва

Упав на траву, Алберто лежал опустошенный, тяжело дыша, не в силах двинуться в обратный путь. Он очнулся, но голова у него еще шла кругом. Однако донесшийся из кухни звон посуды, достигнув его ушей, вернул его к реальной жизни. И он стал осторожно возвращаться тем же путем, по которому пришел сюда.

У себя в комнате он едва успел снять паутину, висевшую гирляндами на его плечах и голове. В конце коридора послышался голос:

— Обед, сеу Алберто!

Он пошел. Его любовное желание не утихло, и он боялся, как бы не догадались о его гнусной выходке.

Сеньор Геррейро и дона Яя уже сидели за столом. Он приветствовал их и занял свое место, упорно отводя глаза от соблазна. Но тщетно. Он видел ее обнаженной, видел, даже не глядя на нее, — опущенные глаза не спасали. Тщетно напрягал он внимание, стараясь поддерживать разговор с сеньором Геррейро.

Все в нем было переполнено нечистыми помыслами…

— Вы больны? — спросила дона Яя, заметив его безмолвие.

— Нет, нет. Я думал о семенах для огорода…

Он думал. Да, о семенах. Он стал бы возиться с огородом, дона Яя была бы рядом с ним, и тогда, быть может, между ними возникла желанная близость. Их головы случайно соприкоснутся, когда они будут возделывать грядки, и это прикосновение может стать искрой, от которой вспыхнет желание и у этой женщины.

— Мне очень хочется, чтобы семена скорее были получены, — добавил он, внезапно ощутив в себе несвойственный ему прежде цинизм.

— Я напишу еще раз своему шурину, попрошу выслать незамедлительно.

По окончании обеда Алберто, скрывая мучительное волнение, извинился, сказав, что не примет участия в разгадывании шарад, и вышел на воздух. Рассудок его мутился.

Однако тщетно. Тщетно. Образ доны Яя запечатлелся в его глазах и в каждой клеточке его тела.

Вокруг висящего на лестнице фонаря кружился густой рой насекомых, привлеченных светом, и каждый раз, когда сидевший с поднятой мордой Неро высматривал среди них какого-нибудь гиганта, он заливался лаем. Впереди высились темные очертания сапотильейры, слева — кажузейро, и еще дальше вырисовывались контуры трех пальм. Было слышно, как текла в темноте река, но различить ее отсюда было невозможно.

Алберто постоял немного на веранде, потом, сунув руки в карманы, спустился по лестнице с сигаретой в зубах и стал огибать дом. Пошел к берегу реки, оттуда не торопясь побрел по направлению к сельве. Потом снова вернулся назад и снова прошел прежним путем, минуя несколько раз хижину Тиаго, откуда не доносилось ни звука. Он ходил взад и вперед, словно стараясь убежать от самого себя, но все его чувства были прикованы к женщине. Он представлял себе дону Яя, как она идет рядом с ним, боясь, что за ней следят, и они ищут убежища, чтобы слиться в страстном объятии. Эти видения не покидали его. Они ждали его повсюду в густом мраке ночи: в густолиственных гойабейрах и в зарослях кустарников. Его воображение беспрестанно рисовало ему несбыточные, безумные картины!

Вдруг что-то странное, происходившее в стороне кладбища, привлекло его взор. В кромешной тьме он увидел какой-то огонек, похожий на свечу. Потом он увидел другие огоньки, которые вскоре превратились в языки летящего пламени. Подобно светильникам, они расцвечивали ночь у самой земли, причем едва один угасал, как зажигались два-три других. Их подхватывал легкий ветерок и уносил вдаль, и никому не удалось бы поймать этих воспламенившихся птиц.

Когда Алберто вспомнил, что ему говорили про эти кладбищенские огни, он, не сумев преодолеть внутреннюю дрожь, стал следить за их передвижением. Чьи трупы горели перед его глазами от собственного гниения? Раймундо де Папуньяс, Атаназио или того несчастного сеаренца, прибывшего со своей партией и умершего от чахотки вскоре после того, как он приобщился к гибельным обычаям сельвы? Или тело Кунегундо, который еще при жизни гнил, пожираемый проказой, и то немногое, что от него осталось, Алешандрино бросил, завернув в гамак, в черную пасть могилы? Или все они вместе, слившиеся в посмертном братстве? И кто из них страдал больше всех оттого, что был лишен женской любви? Кто из них еще ищет и сейчас, пылая в черной ночи, тело, жаждущее последнего неземного брачного объятия?

Фейерверк уже закончился, и кладбище снова погрузилось во мрак, так что нельзя было разглядеть даже грубых деревянных крестов.

Алберто повернул и пошел вдоль изгороди, за которой укрывались лошади, мулы и прочий скот. Некоторые быки еще бродили, а другие лежали, подняв головы. Он двинулся дальше: обогнул кажазейро и машинально дошел до навеса, где хранились лассо. На ощупь выбрал одно, напрасно пытаясь разглядеть его в кромешной тьме. Потом попробовал его во дворе, дважды развернув и набросив на воображаемое животное.