Феррейра Кастро - Сельва

Теперь его распирала нежность к дону Геррейро: ведь тот отнесся к нему с отеческой лаской. И у него родилось желание скрепить словами их Дружбу, невольно опороченную им в мыслях.

— Вы хорошо устроились, сеньор Геррейро? — громко спросил он, забыв про совет бухгалтера хранить молчание.

— Тсс! — прошипел тот, не понимая причины такого ребячества.

Ягуар приближался. Он ступал мягко, и опавшая листва почти не шуршала под тяжестью большого пятнистого тела. Добравшись до мяса, он передними лапами разбросал по сторонам покрывавшие его листья и уже собирался прикончить свои запасы.

Как было условлено, первым выстрелил бухгалтер. Алберто сразу вслед за ним, и зверь, в которого попали обе пули, подпрыгнув, упал наземь с рычанием в предсмертных судорогах.

Охотники покинули свои убежища, и сеньор Геррейро, подойдя к убитому ягуару, ткнул его прикладом ружья.

— Этот уже больше не встанет… У меня не хватает терпения сидеть вот так, в ожидании, а то бы я покончил с ними со всеми! Но надо будет поручить это Алешандрино.

Когда они возвращались, уже вечерело. Гойабейры на открытом пространстве высились, словно привидения, окутанные покровом мрака, и огромный кажазейро между ними напоминал неясный силуэт какого-то фантасмагорического здания. За изгородью не торопясь скрывался скот: добродушные коровы и быки, мулы с настороженными ушами и телки, которые, отстав от стада, проворно бросались вдогонку, чтобы очутиться рядом с матерями. В ночной темноте, наступавшей здесь быстро, то и дело поднимались в воздух ночные птицы бакурау. Обычно они прятались в траве и только тогда обнаруживали свое убежище, когда взлетали, раскрывая в последний раз свои белые крылья. И по этому белому пятну ружья-убийцы развлекающихся охотников точно находили цель.

Вернувшись домой, Алберто направился к себе в комнату, чтобы приготовиться к обеду. В конце темного коридора со стороны двора он различил несколько полосок света, проходившего сквозь щели каморки, где бухгалтер для большего удобства устроил ванную. В двух канистрах из-под керосина Жоан каждый вечер приносил на своего рода коромысле, вроде тех, что применяются на Востоке, воду из реки для своих новых хозяев. Когда бочка была полна, желавшему помыться достаточно было взять кружку и обливаться водой.

Дона Яя, как уже всем в доме было известно, любила купаться в этот час. Не однажды Алберто слышал шум льющейся воды, но никогда его не притягивали так властно эти полоски света, как сейчас. Он представил себе женщину раздетой, с обнаженной грудью и увядающим телом, которое под воздействием воды обретает внезапную упругость. Не зажигая фонаря и еще не сняв шляпы, он высунулся из окна и замер в нерешительности.

Секунда, вторая, третья — и все более безумным представлялось ему желание увидеть ее, увидеть, ласкать ее взглядом, обладать ею мысленно, раз уж ему не дано было обладать ею иначе!

Молящий о любви, как нищий о подаянии, близкий к помешательству, он, презирая сам себя, вышел, осторожно ступая, в ночную темень двора. Задел мимоходом за розмарин, прополз около кустов тажа и затем на четвереньках пробрался под дом. Его руки осторожно ощупывали землю, по которой ему предстояло ползти: он боялся пораниться в темноте об осколок стекла или гвоздь. В нос ему бил запах плесени, и было очень сыро, но он упрямо продвигался вперед, разрывая головой паутину, хотя при мысли, что омерзительные, огромные черные пауки могут свалиться ему на лицо, он весь передергивался. Но он преодолел свое отвращение: цель была уже близка. Наверху слышались неторопливые шаги, по которым легко узнавалась походка сеньора Геррейро. Услышав их, он на мгновение замер; потом, однако, решительно двинулся вперед. Пробравшись под пристройкой, где помещалась кухня, он снова вдохнул чистый ночной воздух по ту сторону ограды. Обогнул хлебное дерево, стараясь оставаться в темноте, и наконец приблизился, как безумный мотылек, к неотразимым полоскам света.

Он стал на колени, и его страдальческие глаза попытались разглядеть сквозь щели обнаженное тело женщины. Да, она была там. Но он увидел ее лишь на один миг: простыня уже почти целиком прикрыла ее наготу. Она стояла к нему боком, и только одна из грудей оказалась открытой его взору. Дона Яя вытиралась, обувалась, надевала свой мохнатый халат, а он в это время старался овладеть собой, чтобы не взломать дверь, не ворваться туда и не осыпать ее безумными поцелуями. Но она уже выходила, отперев задвижку и неся в руке зажженный фонарь. Тогда он, отступив, приник к земле. Свет выхватил из тьмы хлебное дерево, осветил ограду и затем погас на веранде сеньора Геррейро.