Феррейра Кастро - Сельва

Дона Яя приготовилась уйти, когда он подошел к бухгалтеру. Негр снял шляпу, подставив сверканию зарева седую курчавую голову, и сказал, обращаясь к сеньору Геррейро:

— Белый, отправьте меня в тюрьму в Умайте. Это я поджег дом и запер двери, чтобы сеу Жука не выбрался…

Все онемели от изумления, а негр замолк. Черты его лица, источенные временем, приобрели теперь строгость деревянной скульптуры, а глаза с яркими белками казались искусственными. Воцарилась мертвая тишина, и все слышали только, как бьются их сердца.

— Отправьте меня в тюрьму, белый…

Дона Яя в отчаянии схватилась за голову, а сеньор Геррейро, взбешенный, вскочил и, протянув к негру руки, с яростью встряхнул его:

— Негодяй!

Жена схватила его за руку, крича в смятении: «Оставь его! Оставь его! Боже мой, помогите!», а Тиаго, качнувшись от резкого толчка, все же удержался на ногах, уцепившись за Элиаса.

Лицо бухгалтера, озаренное догорающим пламенем, было страшно: губы его тряслись от гнева.

— Взял и поджег! Взял и поджег! — повторял он с яростью и изумлением.

Но дона Яя не отпускала мужа, удерживая в объятьях. Он попытался высвободиться:

— Оставь меня! Сеу Жука был ему другом… Как он мог это сделать!

Смиренный в своей искренности, безразличный к окружающему его гневу, потупив глаза, Тиаго пробормотал:

— Я тоже очень любил хозяина. Он мог даже убить меня, и я бы не убежал. Я тоже был ему другом. Но сеу Жука свихнулся… Он сделал из серингейро невольников. Позорный столб и кнутом по спине — такое было только в сензалах [48] Сензала — жилище негров-рабов. . А сейчас рабства уже нет…

Он остановился. Его глаза искали глаза Геррейро, они были полны слез.

— Я-то знаю, что значит быть рабом! У меня еще сохранился на спине шрам от кнута надсмотрщика, там, в Мараньяне. Белый не знает, что такое свобода, но это знает старый негр.

— Уйдем отсюда, — попросила дона Яя. — Уйдем!

— Он наверняка пьян! — воскликнул бухгалтер.

— Нет, я не пьян, белый. Сеу Жука был моим другом; я его очень любил и оплакиваю его душу; но он покусился на нашу свободу.

Справившись с изумлением, Жоан вмешался:

— И, значит, чтобы убить сеу Жуку, ты поджег дом? А если бы мы все погибли?

— Он заслуживает того, чтобы я приказал зажарить его, как борова! — воскликнул Геррейро.

— Оставь его, дорогой! Оставь! Пошли!

Не оборачиваясь к повару, Тиаго объяснил:

— Я ведь вас предупредил, белый, что дом загорелся. Предупредил всех, чтобы вышли и вынесли свои вещи. Я не сказал только тому, кто сейчас там, наверху… Но проклятому повезло. Он должен был умереть с сеу Жукой… Это он избил ночью пленников…

Пятеро наказанных, подойдя, слушали Тиаго. Потом Ромуалдо заговорил:

— Сеу Тиаго…

Почувствовав волнение в его голосе, негр вдруг гневно закричал:

— Оставь меня, чума! Оставь меня! Не ради тебя и тебе подобных я загубил свою душу и отправляюсь теперь в ад! А потому, что сеу Жука сделал рабами тебя и остальных подлецов, с которыми вы удрали. Если бы к столбу приковали надсмотрщика, который избивал меня там, в Мараньяне, я бы тоже убил сеу Жуку. Негр свободен! Человек свободен!

С покорным видом он снова обратился к Геррейро:

— Вели меня убить, если хочешь, белый. Я уже очень стар, и мне незачем больше жить…

Но бухгалтер резко приказал:

— Уберите от меня этого бандита, Жоан! Возьми его под надзор!

И, нервно схватив за руку дону Яя, направился с нею на свою половину.

Тиаго медленно пошел в другую сторону, сел на краю крутого берега около одной из пальм и, успокоенный, стал смотреть прямо перед собой.

Жоан, Элиас и серингейро стояли, обсуждая случившееся.

Алберто остался один на скамье, окружавшей ствол сапотильейры.

В один миг его воображение поместило негра на скамью подсудимых в переполненном судебном зале. Но видение тут же исчезло, вызвав привычные мысли о скором возвращении на родину, о матери, о защите диплома и будущей работе в суде… Вот он там, в черной мантии, жаждущий успеха. Перед ним Тиаго, мрачный и смешной, похожий на черного дьявола.

«Господин судья! Господа присяжные! Этот несчастный, которого вы здесь видите, имел единственного друга… Он был… Этот несчастный… Господин судья! Господа присяжные! Этот несчастный! Этот несчастный…»

Нет. Он никогда не станет обвинять. Никого! После того, что он видел, после того, как в нем самом и в других пробуждались темные, неведомые доселе страсти, способные омрачить самый светлый ум и низвести его до животного инстинкта! И что толку искать оправдания в нашем человеческом несовершенстве, в греховном начале, заложенном в нас при рождении!