Дэвид Лоуренс - Радуга. Цыган и девственница. Крестины

Трудно было добиться этого. Столько надо пройти, столько преодолеть. А путь неизвестен. Это борьба вслепую. Горькие времена провела она в школе св. Филиппа. Ей казалось, что она — как молодая, необъезженная лошадь, которую впервые запрягли в дышло, лишили свободы. Это мешало ей, это ее тяготило и вызывало в ней чувство позора, унижения, боли, разъедавшей ее душу. Покориться навсегда она не могла. Но приходится считаться и работать в этих оковах, пока не будет силы порвать их.

Вдвоем с Мегги они посещали собрания, митинги, концерты, театры, выставки картин. На свои сбережения Урсула купила велосипед и они ездили в Линкольн, Дербишир и Сосвель. У них были неиссякаемые темы для разговоров, дававшие им радость и открывавшие дорогу в будущее.

Разочаровавшись в школе и преподавании, Урсула сосредоточила все внимание на своей внутренней жизни. Через восемнадцать месяцев она попадет в колледж. Там она будет готовиться к экзамену на степень и, может быть, может быть… она станет женщиной с именем, руководительницей движения. Кто знает? Во всяком случае через восемнадцать месяцев она должна поступить в колледж. Там надо будет работать, работать, работать. Но до колледжа надо продолжать свое преподавание в школе св. Филиппа, которое действовало разрушающим образом на ее душу, но которое она теперь была в силах вести, оберегая свою жизнь, не давая признать себя окончательно побежденной. Она решила подчиниться этому на время, но не навсегда, так как все имеет свои границы.

Школьное преподавание стало для нее постепенно механическим делом. Она исполняла его по принуждению, и неестественность такого положения жестоко утомляла ее. Однако, оно теперь доставляло ей даже некоторое удовольствие, ее развлекало большое количество работы и множество детей, что заставляло ее невольно забывать себя. Приобретая определенные навыки в работе, дававшие ей большое облегчение, но не вкладывая в это своей души, она временами бывала даже счастлива.

В течение двух лет учительства ее собственная индивидуальность в борьбе с ужасами школьного преподавания окрепла и определилась. Но школа всегда оставалась для нее тюрьмой. Зато эта тюрьма научила ее независимости и выработала в ней стойкость. Если она была в хорошем расположении и не чувствовала утомления, работа в школе не вызывала в ней отвращения. Принимаясь за нее утром со свежими силами, она испытывала своего рода удовольствие, чувствуя, как ее усилиями дело движется вперед. Это было упражнением и проверкой собственных возможностей. А душа ее в это время дремала, набираясь новых сил. Но часы учения были слишком долги, обязанности невыносимо утомительны, а условия школьной дисциплины так отталкивали ее. Она похудела и стала беспокойной.

Утром, приходя в школу, она смотрела на цветущий боярышник, осыпанный блистающими каплями росы, и слушала жаворонков, заливающихся трелями в лучах солнца. Все кругом дышало радостью. И грубым насилием над душой было погружение в серость и духоту города.

В классе она стояла в нерешительности, не находя в себе силы работать, оторвать свою душу от полей, лугов и яркой радости лета и обратить ее на укрощение нескольких десятков мальчишек и на обучение их правилам арифметики. Она чувствовала себя рассеянной. Белые душистые цветы на окне говорили ей о лугах, где из густой зеленой травы выглядывают яркие головки ромашки и клевера. А на нее глядело пятьдесят пар глаз. И эти ребячьи лица тоже начинали ей казаться цветочками среди густой травы.

Она не могла уже относиться так равнодушно и безразлично к детям. Она боролась между влиянием двух миров: мира юности, озаренного летом и обрамленного цветами, и другого мира — мира труда. И пронизанная солнечными лучами, душа ее озаряла своим светом весь класс.

После спокойных утренних уроков она и Мегги радостно поглощали свою еду при открытых окнах, чтобы потом укрыться на церковном дворе в тенистом уголке под кустами цветущего боярышника. Там они читали Шелли и Броунинга или какую-нибудь книгу на тему «Женщина и труд».

А возвращаясь после перерыва в школу, Урсула приносила с собой впечатления тенистого уголка, где земля была усыпана опадающими розовыми листьями боярышника, а вверху разносился торжественный колокольный звон, и мягкий, приятный голос Мегги так мелодично звучал около нее, прерываемый иногда оживленным щебетанием залетевшей птички.

Такие дни давали ей столько счастья и радости! Эта радость переливалась и на детей. Она не видела в них учеников. Они казались ей цветами, маленьким зверьками, детенышами живых существ. Не было ни пятого отделения школы, ни гнетущей ответственности за него. Учение было для нее веселой игрой. Это совсем неважно, что у них не сошлись суммы. И вместо скучной, тягучей истории с изобилием дат она занимала их интересным рассказом. А по грамматике они будут делать письменный разбор на знакомое правило. И она выписывала им на доске отрывки из стихов, пришедших на память.