Галина Демыкина - Была не была

Уф! Шестой этаж!

Так и пахнет зубным врачом и его бормашиной. Но Володе не сюда. Ему, верно, еще выше.

Узенькая лестница, низкая чердачная дверь.

Не заперта. Заглянул: никого. Черный коридор. Опять никого. Может, не живут здесь?

Ярко обрисована светом дверь в конце коридора. Наверное, там.

Приоткрыл.

Была низкая светлая комната, как бывает кают-компания. Сплошное окно через стену. А может, это аквариум… Аквариум, потому что рыбы. Голубая, с лицом тети Шуры. И новые — с незнакомыми лицами. Оказывается, можно скучать по картинам и радоваться, когда их встретишь.

А вот и сам он, Володя, глядит с картины. «Лунатик»…

Не похож, конечно…

— Кто там, входи давай. Посиди тихонько. Человек стоял спиной к Володе и не обернулся. Сутулая спина в синем рабочем халате. Кончик цветастого платка из-под ворота.

Он, он! Тот же, «без заслонки»! Дверь не заперта, картина открыта. «Входи, давай!»

И Володя вошел. Прямо в картину. Серые четырехугольные камни — маленькие и большущие. Без тени. Между ними щели и расщелины — улицы. Город в пасмурный день.

А из каменных трещин пророс, поднялся, распахнулся над городом огромный железный цветок. Это уж точно — железный. Художник как раз подбавлял ему металлического блеска. Володя, городской житель, не боялся заплутать в этих улицах, а над головой слышал позванивание металлических лепестков: самолет пролетит, посыплются искры от троллейбусной дуги…

— Ну что, старик?

Художник повернулся и глядел на Володю и чему-то был рад.

Та же черная борода, ровные зубы. Он будто даже подрос. Может, правда, комната низкая.

— Ведь он железный? — спросил Володя.

— Конечно! Городской. Своя красота! Жестковатая, тревожная. Ты понимаешь это?

— Вроде понимаю.

— Вот гляди, пейзажик. — Художник обнял Володю за плечи, подвел к окну.

Крыши, крыши, трубы — и все разные цветом и формой.

— Ты знаешь, я иногда завидую котам. Чертовски интересно пробежаться по крышам!

Отсюда казалось, что расстояний между домами нет.

— А вы здесь здорово устроились, — сказал Володя и обвел глазами комнату.

Ух ты! Как же сразу не заметил?! У стены стояла лодка. Настоящая, и над ней — скрещенные весла. Так прямо в доме и стояла! Володя подошел. Качнул. Тяжелая. Эх, вот бы тетю Шуру — соседку впустить! Тут бы ей и конец!

— Это долбленка, — сказал бородатый. — Из цельного куска. Я люблю дерево. Ты как?

Володя пожал плечами: смотря что сделано.

— Фактуру, понимаешь, старик, люблю. Вот эти разводы, круги от сучков. Теплоту! Ты на Севере не был?

— Нет. Я вообще мало где был.

— Ты махни, старик, на Север. Непременно. — Он подошел к другой стене.

Стена (чудеса прямо!) была обита рогожей. Золотистой, как ржаное поле. Как теплый лошадиный бок. Поверх рогожи была приделана узкая полочка некрашеного дерева. На ней стоял размалеванный глиняный петух на одной толстой ноге. И еще сапожок, плетенный, как лапоть. Сверху он был заткнут пробкой.

— Вот, видал? Понюхай.

Пахнуло лесным берестяным духом.

— Тоже с Севера, Соль в нем на покос носят. Не в бумажке, не в тряпочке — улавливаешь? Красота нужна.

Володе прямо не верилось, что это с ним так разговаривают. Первый раз в жизни так — на равных. Да не просто — о важном говорят; ему, художнику, самому про это интересно.

Может, ошибка? Принял Володю за кого-то другого?

— Не жалеете, что переехали? — спросил он, чтобы напомнить. Художник не ответил. Сам спросил:

— Как наш тополь? Не срубили?

— Еще новых кустов насажали.

— А тетя Шура — соседка — там?

— Таких со двора не выгонишь.

Художник рассмеялся.

— Воюете?

— Да ну их.

— А новые жильцы?

— Ничего. Хорошие.

— Там парень толковый, по-моему, а, старик? Такой мужик крепкий.

— Алька? Он мой друг. И еще Тошка.

— Это которая играет?

Он, оказывается, всех знал. Просто удивительно. Это большое везение — встретить такого человека.

— Я этого Альку твоего сразу приметил. Он, здорово картины смотрит. Это ведь тоже не все умеют. Другой как поглядит, краски на холсте вянут.

— Его избили крепко, — сказал Володя. И покраснел («Озоруют все, достается одному…»)

— Кто избил-то?

— Бандит один. Из ресторана выволок, как пьяницу какого. Сам — ворюга, а все на Альку.

— Бывает.

— И у меня нож отобрали.

— Бандиты?

— Нет, родители.

Они поглядели друг на друга и рассмеялись.