Зигфрид Ленц - Хлеба и зрелищ

— Как это случилось, господин доктор?

Как это на самом деле случилось?

Уве мог идти без посторонней помощи. Положив здоровую руку Карле на плечо, он, пошатываясь, шагал по двору к проходной, где его поджидала «Скорая помощь». Сперва в машину вошла Карла, потом Уве; они сели совсем близко друг к другу, так близко они еще ни разу не сидели, по крайне мере на моей памяти. Свет в машине горел, и я увидел, что Уве прислонился к плечу Карлы, чуть откинул голову назад и застыл в этой позе. Его лицо показалось мне скорее радостным. Быть может, я ошибся, не исключено, что все это мне померещилось, но я явственно читал на бледном лице Уве Галлаша странное в этой ситуации чувство удовлетворения. Это чувство было столь сильным, что Уве не мог скрыть его, несмотря на все старания… Машина уехала, но сторож никак не мог успокоиться, он подходил то к одному, то к другому и спрашивал:

— Боже, что приключилось с нашим доктором?

Именно после этого «приключения» Берт решил изменить свою жизнь. Альф сел за руль, все они простились с нами, а мы с Бертом пошли назад тем же путем вдоль стены сухого дока. Берт не знал, что ему делать. Он знал только одно — необходимо что-то предпринять.

— Я должен что-то изменить, — сказал он. — Не знаю только что. Может, тогда вся моя жизнь изменится. Лиха беда начало. Но я просто не знаю, что именно надо делать, старина. А ты знаешь? Или, может, ты думаешь, что мне уже вообще поздно менять свою жизнь? — Он остановился, подождал, пока я не подойду к нему вплотную, и посмотрел мне в глаза. — Говори же, старина!

Мы присели на стенку дока и, болтая ногами, продолжали разговор. Но я не знал, что ему ответить. Зато знал, чего он ждет. Сидя на стенке, я спросил:

— Зачем Галлаш это сделал? Конечно, я понимаю, на вид рана страшнее, чем на самом деле. И все же. Как по-твоему, зачем он подстроил всю эту историю?

Не задумываясь ни на секунду, Берт ответил:

— Несчастный случай. Ему просто не повезло, старина.

Тогда я спросил его, так ли он твердо уверен в этом. И он сказал:

— Да, я твердо уверен в этом. Если бы такая штука случилась с любым другим человеком, я бы не осмелился утверждать, что это всего-навсего несчастный случай. Но с ним был несчастный случай и ничего больше. Ведь он трус. Прислушайся внимательно к речам Уве, ты без труда заметишь, какого он о себе высокого мнения. Это наверняка был несчастный случай.

И тут я понял, что Берт ничего не изменит в своей жизни… Впрочем, ему и не пришлось ничего менять. Другие люди позаботились о том, чтобы она изменилась. Даже если бы Берт мог на что-то решиться, ему не пришлось бы принимать решение…

Позже мы выбрались из порта, и Берт остановил такси. Мы поехали в клуб. Клуб все еще был ярко освещен, неутомимые викторианцы сидели за столиками и вкушали легкую пищу, запивая ее легким вином. Председатель тоже оказался в клубе.

— Они меня не отпускали, Берт. Масса всяких обязанностей.

Разумеется, и «Снежная королева» сидела с ним. В тот вечер нам так и не представилось случая рассказать о несчастье с Уве Галлашем. Матерн приготовил для нас сюрприз, мы должны были сами отгадать, в чем он заключался.

— Сюрприз только для Берта. Нет, нет, не неприятная неожиданность, а приятная…

Но мы никак не могли додуматься, что уготовила Берту судьба. В конце концов Матерн открыл секрет.

— Пришло приглашение. Американское легкоатлетическое общество приглашает Берта участвовать в двенадцати забегах в Штатах, из них четыре — на закрытых стадионах. Конечно, вам, Берт, не придется ехать одному. Мы будем вас сопровождать. У меня есть дела в Штатах, а Ева поедет со мной. Тем самым два болельщика вам обеспечены. — С этими словами Матерн вытащил из кармана пиджака конверт и передал его Берту. С отеческой улыбкой на губах он наблюдал за тем, как Берт читает письмо.

Я думал, что Берт не поедет: ведь он хотел принять кардинальное решение! Но Берт согласился сразу, как только прочел письмо. Вскоре он уехал в Штаты. Нет, ему ничего не пришлось менять, как того требовали события в ночь после рекорда. Он просто решил отдохнуть от всего, дать себе время поразмыслить. С таким настроением Берт отбыл в Штаты. До сих пор помню все эти месяцы в редакции; мой рабочий день начинался с того, что я шел к ящику, где лежали сообщения телеграфных агентств. Не было ни минуты, когда бы я не думал о Берте. Я следил за ним по карте: Нью-Йорк, Чикаго, чемпионат университетов Калифорнии… Сообщения трех агентств, снабжавших нас информацией, я прочитывал от строчки до строчки. Но мне казалось, что все они слишком скупо повествуют о победах Берта. Их заметки я передиктовывал, соединяя воедино, дополнял собственной фантазией. Из турне Берта я сделал триумфальную поездку. Постепенно ко мне присоединились и другие газеты. Победы Берта стали победами ФРГ, забеги Берта — национальными событиями. Иллюстрированные журналы помещали его фотографии и заказывали у меня материалы для большого документального романа «Берт Бухнер»… Да, Берт побеждал. Он приходил первым в каждом забеге. Все началось с «Мэдисон-Сквер-Гардена» и кончилось на солнечном стадионе в Лос-Анджелесе. Он выигрывал соревнования с таким убедительным преимуществом, что некоторые спортивные обозреватели сочли его первым кандидатом в чемпионы олимпийских игр. Вот как высоко они ставили его победы! Но я знал, что победы Берта не так уж много стоят. Конечно, если бы Берт был спринтером, копьеметателем или прыгуном, то все самые оптимистические прогнозы следовало бы считать оправданными. В легкой атлетике спортсмен мог в ту пору основательно проверить свои силы только в Америке: Штаты здесь шли впереди. В каждом из этих видов спорта у них было по крайней мере три спортсмена мирового класса. Совсем иначе обстояло дело с бегом на дальние дистанции. Своими стайерами американцы никогда не могли похвастаться. Их бегуны добивались рекордов только в тех случаях, когда исход бега решал молниеносный рывок, короткое сверхчеловеческое усилие, абсолютное владение техникой. Бег на дальние дистанции — не их стихия, здесь они отставали. Настоящие стайеры рождаются в Старом Свете: в Финляндии, Венгрии, России, Англии… Да.