Альфонсас Беляускас - Спокойные времена [Ramūs laikai]

— И кто тебя там ждет?

— Все! С распростертыми объятиями!

— Ты полагаешь?

— Да! Все стремятся туда, точно в некий Клондайк. Только, понятно, не за золотом или еще чем-то таким… к чему все это раззолоченное дерьмо?

«Которым ты, мадам, все же не пренебрегаешь, — угрюмо подумал он, — и увешана этими пробрякушками именно здесь, среди этой атавистической нищеты. Будто собралась на бал к Ротшильду! Что это: игра или крайнее отчаяние? А может, только такую — утопающую в роскоши и великолепную — тебя здесь чтут и всюду дают дорогу? Только такую, какова ты на самом деле?»

Вслух, однако, он всего этого не высказал.

Он стоял, притулившись спиной к дереву, ощущал его твердость и думал. Что-то чужое было в этой женщине, в ее словах, движениях рук, во всей ее осанке, даже голосе — и в то же время что-то знакомое, слышанное, многократно проверенное и взвешенное. И что-то очень зыбкое, что-то лишнее, хотя неизбежное и гнетущее, снова встало между Глуоснисом и его мыслями о своем доме, из которого он чуть не бегом убежал, что-то встало между человеком и его жизнью. «И какого дьявола судьба снова подсунула мне тебя, Эрика?»

— Укрепить свой дух, — тем временем продолжала она, не заметив смущения, охватившего Глуосниса, не обращая внимания и на то, что ее слова никак не соответствуют его настроению. — Вот что нужно европейцу. Утвердиться в своей сути. В бытии. В своем праве жить. И не просто жрать, хватать, осквернять, но и быть. Выть человеком, быть достойным других земных тварей… Ведь в противном случае, Аурис…

— Право быть? В Непале? В Катманду?

— Да, а что? Там. В горах, выше которых уже одно небо, одно лишь дыхание вечности, Аурис. Больше человеку, наверное, ничего и не надо…

— По-моему, ты ошибаешься, Эрика.

(Ошибаешься, Эма…)

— Ошибаюсь? Может быть. Но я хочу быть человеком, пойми ты. Хочу возродиться. А где я могу это сделать — в Кельне? Копенгагене? или в Париже?

— Но почему именно в Катманду?

— Потому что сейчас туда паломничество, понимаешь? Центр планеты, пойми ты! И всех, кто ищет смысла жизни. Неясно? Вы, русские, все как-то по-другому…

— Я не русский.

— Все равно. Вы одинаковые. Вам всегда выкладывай мотивы. А если у меня их нет? Если я не желаю их иметь? Доверяюсь интуиции…

— Что же она подсказывает тебе, твоя интуиция? — спросил Глуоснис, чувствуя, Как снова оживает интерес к беседе. И к собеседнице, вполне возможно. — Что она предлагает?

— Все то же… Люди, какими бы испорченными они ни были, всегда оставляют себе про запас надежду. Крупицу истины, сбереженную от насилия хищников и от когтей лжи. Светлый блик, который прячешь в перстне на пальце. И повсюду носишь с собой… Это оберегает нас от одиночества и безумия — вот для чего нужна эта истина. А Катманду… Все сейчас туда рвутся и все на что-то надеются. На что? На обновление. Все хотят почувствовать обновление. Попытаться ощутить. Вызвать в себе этот пароксизм сладостного пробуждения. Азия пробудилась, Азия! Она проснулась в нас! Ее надо познать. Попытаться познать. Для кого-то она — каменный сфинкс, я не отрицаю, но для кого-то — самое что ни есть первозданное бытие. И потому незаменимая и вечная. Познать Азию — это познать самих себя. Свое скрытое «я». То, с чего мы начались. — Она замолчала, будто не то устала, не то наговорила слишком много, и посмотрела на Глуосниса. — А ты сколько времени намерен здесь пробыть?

— Около недели. Может, около двух. Зависит от работы.

— Репортаж?

— Именно.

— Жаль… — вздохнула она, — что не написал мне, когда собирался… Я бы все спланировала иначе… А теперь… Не так-то просто в здешних краях попасть на самолет, особенно на Катманду… Можно подумать, всей Европе вдруг приспичило…

— Как это — Европе? Я ведь, кажется, тоже Европа, но тем не менее…

— Ну, та… джинсовая…

— Я тоже в джинсах, Эрика…

С этой Эрикой не сговоришься… Ее истина впрямь таится в перстне на пальце… Как у Эмы. Но почему у Эмы? Какая истина? Ведь то, что произошло прямо перед его отъездом.

— Европа хиппи? — Он криво улыбнулся: пора было кончать. И без того разговор чересчур затянулся, этот диалог под деревом… — Auch ein Hippy muß mal pippi [14] Даже хиппи должен мочиться ( нем. ). .

(Да, Эма, даже хиппи…)

— Уж ты скажешь! — Эрика нахмурила лоб, который сразу потемнел. — Знание иностранных языков можно продемонстрировать и более удачно… — А та барышня… — она взглянула в упор на Глуосниса. — Нашла?