Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

— Бен сегодня не работает, — сказал мистер Маккаскилл. — Сегодня у него выходной.

Я закинул голову и глянул в едва светлеющее небо.

— Разыгрываете?

— По вторникам и средам у него выходные.

— И он даже не в курсе этого?

— Хотите честно, как перед Богом? Я не знаю, что он знает. Только то, что он хорошо справляется с работой. Что каждую неделю с четверга по понедельник он неизменно появлялся здесь и еще ни разу не приходил на работу в свой выходной. Понятия не имею, знал ли он об этом, но теперь расстроился и забыл, или ваша мама следила за его расписанием.

Я опустил голову, упрятав лицо в ладони.

— Вы представить не можете, — выговорил я тихо, — как бы я хотел знать, где взять руководство по управлению Беном.

— Могу представить.

— Извините, что попусту отнял у вас время.

— Да не беспокойтесь вы об этом. — Когда я уже уходил, он окликнул: — Расти.

Я остановился, обернулся.

— Рассел. Меня зовут Рассел.

— Рассел. Простите. Я вас вообще-то не знаю. Но в каком-то смысле знаю. Я имею в виду, что в некотором роде вы росли у меня на глазах, только на расстоянии, понимаете? Короче… позвольте спросить… вы намерены отдать Бена куда-нибудь?

— Нет.

— Правда?

— Правда. Не отдам.

— Вы молодец, — и когда я подумал, что на этом все, он добавил: — Наверное, не стоило бы вам рассказывать…

«Но вы расскажете», — подумал я. И был прав. Маккаскилл рассказал.

— Мы тут, как бы это сказать… делали ставки. Почти что. Без денег и всякого такого. Просто многие из нас предполагали, что вы вообще не вернетесь. Так, позвоните по телефону и пристроите его куда-нибудь. Но потом поняли, что вам все равно приезжать на похороны матери, а значит, те предположения были глупыми. Тогда большинство из нас решили, что вы приедете, возможно, дней на пять и пристроите его куда-нибудь. Не могу припомнить, чтобы кто-то думал, что вы вернетесь и в самом деле станете заботиться о брате. Это не простая задача.

— Так и есть.

— Представляю. Короче. Я вот о чем… я знал вас недостаточно хорошо, чтобы судить, полагаю, никто из нас не знал. И мы явно поняли все неправильно. Вот и прошу прощения за это.

Я немного покопался у себя в душе, решая, стоит ли обижаться. Получалось, что это было ни к чему.

— Вот черт, — произнес я. — Наверное, я бы тоже поставил против себя.

Маккаскилл улыбнулся. И это был шанс вырваться на свободу. Только я им не воспользовался. Подошел поближе к месту, где он стоял, все еще в обрамлении раздвижных дверей рынка.

— Позвольте мне спросить. Вы когда-нибудь покупали хлеб в пекарне?

— Я — нет. Нет.

— Какая-то особая причина?

— Аллергия на глютен.

— A-а. Основательная причина. И все же не могли бы сделать мне одолжение? Вы у себя на работе каждый день видите множество людей. Так вот, если бы вы сумели уговорить кого-нибудь зайти в пекарню, это было бы здорово. Эль-Саиды обижены, и им неприятно. Подумайте, как вам будет больно, если в ваш магазин никто не заглянет целую неделю. И никакого просвета впереди…

— Понимаю, да. И только потому, что они арабы.

— Они египтяне.

— О-о. С Ближнего Востока. С Ближнего Востока, я имел в виду.

— Мне пора возвращаться к Бену. Не знаю даже, стоило ли вообще оставлять его одного. Не знаю, оставляла ли мама его самого по себе. Не знаю…

— Удачи вам в поисках того руководства.

И он рассмеялся. Хотя нам обоим было известно, что ничего смешного здесь не было.

По-моему, мы оба знали также то, что меня ждет на самом деле: придется писать собственное руководство. С нуля.

Проезжая мимо пекарни, я не мог не вглядываться в их витрину. Увидел в окне мелькнувшую фигуру. Это оказался не Назир. Это была Анат. Нога моя будто сама собой нажала на педаль тормоза, и шины слегка заскрипели.

Пока я подъезжал к краю дороги, сердце колотилось так, словно в любую минуту могло вырваться на волю. И вовсе не в хорошем смысле. Я не мог дышать, отчего легче не становилось. И подумал: «Отчего любовь считается благом? Почему она внушает тебе, будто ты вот-вот умрешь? Разве она не должна заставлять тебя жить?»

Дрожавшие ноги едва несли меня к двери.

Она была открыта, я и просунул в нее голову.

— Неужели я перепутал дни? — спросил я, гадая, выдавал ли голос мое волнение.

Анат подняла взгляд, и ее лицо засияло, когда она увидела меня. Это было прекрасно, хотя и все усложняло. Потому что в учащенном сердцебиении, прерывистом дыхании и попытке устоять на ногах ничего прекрасного не было.