Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

Спустя четыре дня после того, как обрушились башни, я проснулся утром и увидел высившегося над моей кроватью великана. Я был практически готов испустить весьма недостойный мужчины вопль, но он получился молчаливым. Завопить вслух так и не получилось. Но это было к лучшему. Иначе бы от моего крика этот великан, испугавшись, забрался бы под кровать.

Секунду-другую я соображал, кто это был. И, что еще хуже, где я был.

Потом, как и всякий раз, отрешаясь ото сна после 11 сентября (обычно от смутной дремы в чьей-нибудь машине), я мысленно пробегал весь перечень того, что теперь было утрачено и что навсегда переменилось.

С Нью-Йорком покончено, работа накрылась, мамы нет, все мои друзья-приятели исчезли вместе с башнями, все проделанные мною труды, чтобы навсегда отделаться от Канзаса, оставить его в прошлом, пошли прахом. Вновь я в Нигдебурге, как раз там, где клялся никогда больше не появляться. И я тут застрял.

Настоящий шторм, словно из ночного кошмара. По сути, потеряно практически все.

Я опять взглянул на щуплого великана, оказавшегося всего лишь моим братом Беном. Не то чтобы я не ожидал увидеть его, но… накануне ночью я заявился поздно (ну, поздно — это по нормам Бена), а он уже улегся спать.

Он по-прежнему ни на кого не смотрит. Но это ничего не значит. Это как тот старый трюк, используемый во время делового общения, когда ты смотришь не прямо в глаза собеседнику, а в точку между его бровями. Бен работает по-крупному: отворачивает голову и смотрит в сторону под углом в сорок пять градусов, потупив глаза в пол.

Ага, вот и опять. Кое-что так и не изменилось.

— Приветствую, дружище, — сказал я.

— Ты должен отвезти меня на работу. Тебе надо вставать.

Вот такими были первые слова, которыми я обменялся с моим братом Беном после шести лет разлуки.

Я сидел в постели в одних трусах, сонно моргая. Не выспался ничуточки. Даже ни вполглаза. Под веки будто попал песок, желудок скрутило.

— У тебя есть машина? — спросил Бен.

Было видно, что он нервничает из-за поездки.

— У меня нет.

— Тогда как же ты отвезешь меня на работу?

— Миссис Джесперс сказала, что мне пора начать пользоваться маминой машиной.

— А-а.

— Только она не знала, где мама хранила ключи. Ты не в курсе?

— Ага, — произнес Бен. — В курсе.

— Мне скажешь?

— Ага.

— Сейчас? Или плюс-минус сейчас?

— Она вешала их на крючок у входной двери.

— Годится, — кивнул я. — Прогресс, — я не произнес: «Наконец-то». — Значит… послушай… ты знаешь, кто я такой?

— Ну да, — произнес Бен.

— Значит, ты помнишь меня?

— Ну да.

— Так кто я?

— Мой брат.

— Верно. Годится. Помнишь, как меня зовут?

— Ага.

— Почему же не зовешь по имени?

— Ты не сказал, что я должен. Только — помню ли я.

— Вообще-то я имел в виду, почему бы тебе не звать? То есть как насчет того, чтобы обращаться ко мне по имени?

— Расти.

Это старое прозвище, из давнего прошлого, полоснуло меня, словно зазубренный металл. Зазубренный и, ну да… ржавый [1] Сокращенный вариант имени Расти в английском языке созвучен со словами ржавчина, ржавый. .

— Теперь меня зовут Расселом.

— Почему?

— Потому что я совсем взрослый.

— Я должен попасть на работу. Должен быть там без четверти семь. Мне нельзя опаздывать. Мистеру Маккаскину не понравится, если я опоздаю.

— Наверняка. Прекрасно. Тогда давай отвезем тебя на работу. Ты поел?

— Ага.

— Что ты ел?

— Я ел хлопья.

— Ты давно уже на ногах?

— Я встал в пять.

— Я не слышал будильника.

— У меня нет будильника. Мне не нужен будильник. Просто каждое утро я встаю в пять.

— Ты что не садишься? — спросил я, немного повышая голос, так чтобы ему было слышно, но все же приглушенно, чтобы не беспокоить соседей.

Старый «Бьюик» нашей мамы работал на холостых, разогреваясь. Я чувствовал, как он трясется подо мной. Мотор ворчал. Я открыл дверцу со стороны водителя, высунулся наружу, чтобы поговорить с Беном, тот стоял у открытой гаражной двери, но не заходил внутрь.

— Эта дверь сама по себе не закрывается, — сказал Бен. Громко, ничуть не заботясь о спавших соседях. И нетерпеливо. Будто я уже должен был это знать. Словно все в мире должны быть настолько осведомлены, насколько это представлялось Бену. — Я жду здесь, у гаражной двери, пока мама выведет машину. Потом я закрываю дверь. И только потом сажусь.