Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

— Не знаю, брат Бена. Сдаюсь. Какой сегодня, по-вашему, день?

Я вошел: ощущение было такое, словно я опять хожу во сне. Или все еще. Просыпался ли я вообще когда-нибудь? Уверенности в этом у меня не было.

— По-моему, вторник. И, по-моему, ваш отец говорил мне, что у вас выходной по вторникам.

— Обычно так и есть. Обычно я отдыхаю. Но он неважно себя чувствовал вчера вечером и сегодня утром. Что вам предложить? Отец говорит, что ваши деньги здесь не годятся, поэтому — все, что угодно. Это он особенно подчеркнул, когда я уходила. Чего бы вы ни захотели — платы не берем. Он рассказал, как вы ему помогли. Так что будете?

Я, словно во сне, подошел к стойке, грезившейся мне во сне.

— Что еще не остыло?

— Я только что доделала те, что в шоколадной глазури.

— Беру.

Я облокотился на стойку и смотрел, как она выбирает для меня пончик. Старался вести себя непринужденно, словно наклонялся поближе случайно. А не так, словно делал это умышленно.

— Значит, с ним, с вашим отцом, все хорошо?

— О, по-моему, да. По-моему, он просто принимает все слишком близко к сердцу. Слишком серьезно. Словно не может сбросить камень с души. Вы понимаете меня? Вот он и переживает. Но я не могу ему помочь, потому что на самом деле он беспокоится о деньгах. Но только он такой… не могу подыскать верное слово, только он слишком…

— Напряженный?

— Да. То самое. Он слишком напряженный.

Анат принесла мне пончик, старательно избегая смотреть мне в глаза. Во всяком случае, мне так показалось. И хотя я всегда во всем сомневался, что-то внутри меня говорило об этом с непоколебимой уверенностью. Ощущение знать все наверняка было странным и непривычным. И в тот момент кое-что еще стало ясным: почему я боялся встречи с Назиром. Не из-за того, что он яростно защищал свою дочь, и даже не из-за его крайней откровенности в разговоре об этом. Все было проще. Он был не в силах справиться со стрессом. И я лишь усугублял это волнение, когда говорил с Назиром.

Глубоко вздохнув, я уселся со своим пончиком, благодарный за ясность.

— Сейчас много подобного вокруг, — сказал я. — Бен сегодня тоже посчитал, что заболел. Вчера вечером у него, похоже, случился прорыв. Он понял, что наша мама не вернется. Вот сегодня у него живот и болит. Только я думаю — стресс, — я поднес все еще горячий пончик ко рту. Тут меня как ударило: — Вот, блин! Нельзя же мне сидеть здесь и есть пончик. Я оставил его одного. Я даже и не уверен, можно ли оставлять Бена одного.

— Ничего страшного, — успокоила она. — Не тревожьтесь. Я заверну пончик вам с собой.

— Спасибо, — произнес я, гадая, удалось ли мне скрыть свое огорчение. Вот, смотрите, каким я стал рассеянным, наслаждаясь украденным утром с Анат. И теперь во мне росло ожидание того, что все это удовольствие улетучится, оставив в груди одну лишь пустоту.

Хотелось сказать: «Так нечестно». Но тогда я бы повел себя еще более по-детски, чем Бен.

Я вернул пончик.

— Я положу его вместе с повидлом для Бена. Скажите ему, что это от Анат. Скажете? Передайте, я надеюсь, что скоро ему станет лучше.

— Обязательно, — буркнул я, угрюмо наливая себе кофе в дорогу.

— Ой, надо же, — воскликнула она, — вы только посмотрите! У нас покупатель. И это не вы!

Подняв взгляд, я увидел вошедшего в дверь Маккаскилла.

— Вы открыты? — спросил он.

Потом заметил меня и приветственно кивнул, я кивнул в ответ. Момент получился славным.

— Конечно, открыты, — произнесла Анат.

— Извините, что не заходил к вам. Но я аллергик.

— Глютен?

— Да-а. Глютен.

— Я когда-то делала хлеб без клейковины, но перестала, потому что не так много людей его покупали.

— Я бы купил.

— Хорошо. Я испеку в любой день, если пообещаете, что вы зайдете и заберете его.

— Хорошо. Может, так и сделаю. Спасибо. А сейчас, не отберете ли вы мне дюжину пончиков. Такой хорошенький набор — на ваш вкус. Я утром подумал, положу-ка их в комнату, где работники проводят перерыв. В последнее время настроение у всех испортилось, вы же знаете. Тяжелое выдалось время. Вот и будет им угощение.

— Какая прелестная мысль! — оценил я.

И прошел к стойке забрать свой заказ.

— Для вас и Бена, — сказала Анат, вручая мне пакет. — Не забудьте передать: Анат желает, чтобы он скорее поправлялся.

Когда я забирал пакет, моя рука коснулась ее. И — на мгновение — мы посмотрели друг другу в глаза. И я понял. Я понял, что она чувствует то же самое.

Только мне было нельзя там остаться и показать, что я понимаю. Пришлось отложить такую невероятную возможность на потом, до той самой «следующей жизни» завтрашнего утра.