Кэтрин Хайд - Когда ты был старше

— Так тебе вправду прекрасно? — спросил я.

— Я тебе это типа миллион раз твердил.

— Наверно, я этому не верил.

— Почему?

— Не знаю. Наверно, потому, что так долго не было ничего прекрасного.

— Я знаю! — воскликнул Бен. — В больнице все было таким не прекрасным. Вот потому-то, когда я выбрался из нее, оно и стало действительно прекрасно. А теперь, когда еще и Анат прилетает, я по-настоящему счастлив.

— Счастлив, — крутнул я головой. — Это даже лучше, чем все прекрасно.

— Хорошо. Тогда я больше не буду говорить, что мне прекрасно. Буду говорить, что я счастлив.

Быть счастливым — это, если вспомнить, на что нацелена моя карьера, — все, что на самом деле и нужно любому из нас.

Мы были милях в шести-семи от аэропорта. Продвигались в неизбежной пробке. Но это не имело значения. Ведь мы приезжали так рано, что аж смешно.

Зазвонил мой мобильник.

У меня сердце в горле застряло. Не в прямом смысле, само собой, но в этом выражении заложен наглядный смысл. Просто до того момента я этого не знал.

Подумал: «Она передумала». Подумал: «Что-то во мне знало, что передумает».

Глянул на номер вызова. Это была не Анат. Звонил кто-то, прежде мне никогда не звонивший. Я сглотнул свое сердце и ответил.

— Алло?

— Рассел? — Мужчина.

— Да-а. Это Рассел.

— Рассел. Грег Вассерман. Значит, послушайте, Расс… я звоню предложить вам должность. Если только вы уже не успели согласиться на что-то другое.

— Не успел. Я согласен. С радостью.

— Отлично. Добро пожаловать в «Вассерман и Тэйт». Лгать не стану. Вы набрали кучу очков за работу в «Хэтчер, Свифт и Даллер». Не скажу, что вы и так не были отличным соискателем. Но мы тут все поговорили и чувствуем, раз уж нам нельзя ничего сделать для остальных из ваших коллег…

— Я очень постараюсь, чтобы вы не пожалели о своем решении.

— Мы не тревожимся. Стэн Харбо очень высоко о вас отзывался. Уверен, вы прекрасно войдете в работу. Я вам на почту отправил кипу бумаг. Возникнут любые вопросы — дайте мне знать. А в остальном — первый рабочий день нового года. Ровно в девять утра.

— Буду на месте. Спасибо.

И мы дали отбой.

— Кто это был? — спросил Бен.

— Мой новый босс.

— Ты не говорил мне, что у тебя новый босс.

— Сам не знал. До этой минуты. Пока он не позвонил.

— Это здорово?

— Это очень здорово. Скоро у нас будет куда больше денег. Может, сможем перебраться на Манхэттен. Может, сможем нанять постоянную домохозяйку, чтобы она стала тебе новым другом. Что ты об этом думаешь?

— Это было бы прекрасно, — произнес Бен. — То есть я хотел сказать, я буду счастлив, если мы так сделаем.

В первый раз я встречал кого-то в аэропорту после 9/11.

Теперь больше не встречают у выхода. И, по-видимому, к этому уже никогда не вернутся. Жизнь идет дальше, приспосабливаясь к любым лишениям.

Мы с Беном заняли место в конце площадки выдачи багажа, сразу за ограждением, возле которого шоферы лимузинов держали свои таблички, привлекая внимание пассажиров их фамилиями.

Я расхаживал туда-сюда. Бен стоял спокойно.

— Ты чего так нервничаешь? — спросил он. — Всего минуту назад ты был счастлив.

Я раскрыл рот, чтобы ответить. И увидел Анат. Увидел ее, идущую в толпе. Высматривающую кого-то. Пока ее взгляд не остановился на мне.

Одежда на ней была ужасно несовременной, такой я на ней никогда не видел: длинная юбка и нечто сверху похожее на несколько слоев ткани, обернутых вокруг тела. Руки чересчур белые и слишком толстые. Нельзя было понять, забинтованы они или одеты в защитные перчатки. Или они просто так выглядят. Анат была все еще очень далеко.

Я понял много вещей разом. Слишком многое, на самом деле.

Это распирало мне грудь, пока не стало больно.

Я знал: когда увижу, как она обгорела, это может вызвать шок. Знал и то, что в конечном счете это ничего не изменит. Какою бы она ни была сейчас, какою бы ни стала, мы справимся. Я знал, что она может и не поладить с Беном при близком общении. Или они смогут мгновенно стать семьей. Я знал, что она могла бы и со мной не поладить при близком общении. Или мы могли бы пожениться, родить двоих детей и жить счастливо до самого конца. Я знал, что Назир, возможно, объявится и приедет в гости, или, может быть, никогда больше так и не заговорит с нами. Из-за своей ярости он может и от собственных внуков отказаться.

И я знал, что единственный способ пробраться сквозь все это множество одинаково возможных вариантов нашего будущего — это твердо верить, что мы все-таки придем к одному из них и будем счастливы. Не наверняка. Но возможно.