— Нет, просто я верю в человека.
— Не смеши меня. Человеческая суть едина во все времена.
— А что, ты считаешь, должны делать мы, раз произошел государственный переворот?
— Ничего… вернее, приспособиться к новой ситуации. И при новых порядках жить, как всегда. Батиста создаст правительство себе под стать. Чтобы участвовать В игре, надо выучить ее правила.
— Нет, Луис, нет, нет. Надо сопротивляться, насколько хватит сил. А если мы не окажем сопротивления, то в перевороте будет часть и нашей вины.
— Моей вины нет ни в чем, я ни в чем не принимаю участия.
— Но и не пытаешься ничему помешать.
— Что бы я ни делал, я бы все равно не смог помешать.
— Но если бы взялись многие, переворота можно было бы не допустить.
— Сегодня?
— Нет, переворот уже совершен. Но теперь начинается борьба.
— Да, борьба за то, чтобы отхватить себе кусок пожирнее. Я совершенно искренне одобряю всех, кто мчится сейчас в «Колумбию». Будь я политическим деятелем, я бы сделал то же самое.
— Это ложь: ты так говоришь, возможно, даже думаешь, но никогда бы так не поступил.
— А что собираешься делать ты?
— Не знаю, но что-то делать надо. Я до сих пор еще не узнала, где Тони, — сказала Мария дель Кармен, которую Даскаль уже начинал раздражать, и потому она подчеркнула слова: «что-то делать».
Даскаль интуитивно почувствовал, что в ней загорается робкое, но священное пламя, которое принято называть патриотизмом и которое было ему неведомо, а посему он пожелал Марии сгореть в этом очистительном огне, но говорить больше ничего не стал. Он просто не знал, что сказать, и молчал, вертя в руках фаянсовую пепельницу. Мария дель Кармен извинилась, вышла ненадолго и, вернувшись, сказала, что стол уже накрыт и, может, он останется пообедать с ними. Даскаль отказался и, пообещав позвонить, если узнает что-нибудь новое, ушел.
«Батиста сообщил корреспондентам телеграфных агентств, что сформированное им «правительство — временное и что сразу же, как только положение нормализуется, он проведет справедливые и честные выборы».
Одним из первых мероприятий генерала Батисты было увеличение жалованья полицейским и солдатам до ста пятидесяти и ста песо соответственно.
Можно сказать, что после совершения государственного переворота административный аппарат перестал функционировать; общественные работы замерли, учебные заведения почти пустуют, на улицах скапливается мусор.
Странное положение, когда радио не передавало до часу дня никаких сообщений и комментариев, а только музыку, объясняется тем, что радиостанции были заняты вооруженными полицейскими».
Пообедав дома, Даскаль лег поспать. Проснулся он около четырех, отыскал воскресные газеты и, читая объявления, обнаружил, что в «Трианоне» хорошая программа. Он пришел в кино, когда открывали кассу, купил кулечек конфет, уселся в еще освещенном зале, разглядывая белый экран, едва заметно порванный в углу. Погасили свет, на экране появился лев — эмблема студии «Метро-Голдвин-Майер», и он забыл обо всем.
В восемь вечера он вышел из кино и, увидев на углу улицы Линеа и А. разговаривавших о чем-то людей, направился к ним. Это были журналисты. С Антонио Тельесом Аурой из отдела информации Даскаль был знаком и подошел к нему порасспросить. Прио временно предоставили убежище в мексиканском посольстве, и теперь они ждали, не согласится ли он принять их или сделать какое-нибудь заявление. Вспышка магниевой лампы осветила улицу. Даскаль пошел к дому. Остановившись около продавца газет, он купил одну и под фонарем прочитал заголовки:
КАРЛОС ПРИО И ЕГО ПРАВИТЕЛЬСТВО СВЕРГНУТЫ В РЕЗУЛЬТАТЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА, КОТОРЫЙ ВОЗГЛАВИЛ ГЕНЕРАЛ ФУЛЬХЕНСИО БАТИСТА
В девять часов утра президент Карлос Прио покинул дворец…
Развитие событий в центральных провинциях страны
Кабрера, Сока и Уриа [111] * Кабрера, Сока, Уриа — высшие офицеры армии и полиции.
прибыли в Майами на военном самолете…
Подтверждаются сообщения о том, что коммунисты не будут больше контролировать деятельность КТК [112] * КТК — Конфедерация трудящихся Кубы.
Судя по всему, Соединенные Штаты не замедлят признать режим Батисты…
Ничего существенного сегодня не произошло, подумал Даскаль, ничего существенного, что могло бы изменить этот остров — цветущий остров сахарного тростника; остров, погруженный в море дерьма; остров, плывущий в никуда; остров, утопающий в разврате и сладострастии, отданный на милость "случайности, фетишей и азарта, растерзанный бездействием, испохабленный алчным насилием; остров, над которым пролетают циклоны и который скучает под сенью пальм; остров печальный, разбитый, анархичный, бурный и всегда хмельной, всегда в судорогах, в шуме и грохоте. Никто не чувствует себя здесь хорошо, и то, что поначалу кажется новым, оказывается все тем же: сколько ни есть дней, на каждый будет свой Прио, и на все рассветы хватит Батист, и вечно пребудут Мачадо, Грау, Сайасы, чтобы ломать и растрачивать нашу жизнь, которая между тем уходит.
Читать дальше