Мор Йокаи - Призрак в Лубло

Нагулявшись на свежем воздухе и устав до изнеможения, он потом ел с волчьим аппетитом и спал крепко, как медведь, отчего стал чудесным образом крепнуть физически; тело его раздобрело, щеки порозовели и даже появился двойной подбородок. Так что, когда знатные больные Параски вернулись осенью с курорта, кто так себе, а кто и того хуже, нашего почтеннейшего Купойи – в отличие от Купойи, проживавшего на верхней улице села, – стали называть «толстячком Купойи».

Вместе с физической силой в нем окрепла и духовная сила, появилась мужественность, причем в такой мере, что однажды (хотите верьте, хотите нет) он начал командовать своей супругой. А сердце матушки Купойи просто распирало от радости.

Когда вечерами они стояли в воротах, поджидая с работы внука Пали, она счастливым взглядом окидывала своего дорогого супруга, толстячка Купойи. Да и доктор

Брогли, проходя мимо дома, всякий раз поглядывал на него, как на некое заморское чудо, и не упускал случая весело шепнуть госпоже: «Он стал силен, как бык, и без всяких лекарств».

Винце в это время обычно кормил во дворе своего ворона и добродушно заигрывал с ним, на что тот распускал свое страшное оперение.

— Прыгай, знай, прыгай! Мы теперь с барином вдвоем подождем до твоей смерти, маленький кар-карр.

Так милостью божьей снова стала веселой старая усадьба Купойи. Снова там все улыбалось. Фиалки мамаши

Купойи – от теплого осеннего солнца, а лица ее обитателей

– от душевного удовлетворения. И достаток прибавился.

На вспаханном лугу уродилась превосходная капуста –

большущие и крепкие, как сталь, кочаны. С гор приехали словаки и охотно раскошелились, заплатив за капусту хорошие деньги из тех, что привезли из Америки.

Скот и живность тоже были хорошо ухожены. Белый воробей с некоторых пор повадился спать на кухне, а

Ришка, будто зная, что ее хозяин больше стал есть, стала давать на кварту больше молока. Известная потеря постигла лишь пса Шайо: кто-то из пострелов Костохаи вышиб ему рогаткой один глаз. Впрочем, когда захочет, он и так достаточно видит, только вот лаять окончательно перестал – наверное, в потере глаза он усматривает повод для полного бездельничания. Мамаша Купойи сердится на него за это, но старик держит его сторону: «И чего ради, действительно, утомлять себя бедняге? Ну чего ему лаять? На кого? Плохие люди сюда не заходят».

Так весело и чудесно проходили день за днем, пока однажды – ничто ведь не длится вечно – вновь не выдался печальный день.

Осень была долгой и хорошей. На день Кальмана к ужину в семье Кальмана Костохаи подавали свежую землянику из леса. А вечера были такими теплыми, что стол был накрыт в саду, там же и танцевали под открытым небом всю ночь. (Черт побери этого цыгана Гилагу, но иной раз он так красиво играет на скрипке!) Женщины были в легких батистовых платьях, словно дело было в разгаре лета, на пикнике. Редкая это штука для середины октября!

Приблизительно в это время в Татрах73 обычно выпадает снег. . Правда, и тут он был – но только на плечах Хорватине, поскольку заявилась она в платье с глубоким вырезом, и так кружились, так вертелись в танце ее белое тело и возвышающаяся над ним прекрасная белоснежная шея, что казалось, мелькает свежевыпавший снег.

Ну, и чему тут удивляться, если видевший это Пали

Купойи пожелал большего. Только нужно было соблюдать большую осторожность на виду у людей. А они переборщили: эти взгляды, прижимания друг к дружке во время танца. Правда, поле действий, разумеется, было свободным, поскольку одно бдительное око, господин Хорвата, находился в беседке, где играл в карты, а другое – почтеннейшая госпожа Купойи – рано удалилась, сославшись

73 Т а т р ы – горный массив в Польше и Чехословакии; в описываемое Миксатом время находился на территории тогдашней Венгрии.

на то, что у супруга болит нога (уж не рожа ли начинается), хотя в остальном он абсолютно здоров, и нужно приготовить для него ужин.

— Он очень много ест, – похвасталась мамаша Купойи, –

боже упаси подумать, что я жалуюсь.

Пали заявился домой только к рассвету, прилег немного, как говорится, чтобы глаза обмануть, и в урочное время был на ногах, хотя дед его и ругал:

— И чего ты портишь себе здоровье? Мир бы не перевернулся, если бы ты и немного позднее пошел на работу, отдохнув. Если на этой шахте уже тысячелетия, как лежит каменный уголь, то четыре часа тут ничего не изменят. И

чего вы все так спешите? Просто непостижимо, чего люди так спешат?