Мор Йокаи - Призрак в Лубло

— Эй, цыгане, а ну тащите сюда вашу музыку! Живо, сыграйте какую-нибудь грустную песенку! Самую грустную!

Не прошло и мгновения, как в руках у цыган появились скрипки, альты, флейты – словом, все инструменты. Примат Бабай, хитро улыбнувшись, ударил смычком и заиграл

«С нами бог» (словно это и была самая печальная песенка).

Господа расхохотались этой шутке Бабая; они буквально покатывались со смеху, держась за животы. Однако на лошадей этот мотив возымел куда более сильное действие. Они вдруг начали в такт покачивать головами и перебирать ногами, а скакун Домороци – тот стал проделывать под музыку всевозможные экзерсисы: выгнул дугой шею и пустился откалывать такие классические па, что на них засмотрелся бы любой генерал.

— Что это на них нашло? – спросил я с удивлением.

— Да разве ты не видишь? – шепнул мне на ухо Богоци.

– Это же все армейские лошади; взяты напрокат в манеже.

Пелена разом спала с моих глаз, и я тут же преисполнился всяческими подозрениями. И едва мы снова заняли свои места в экипажах, как я принялся с пристрастием допрашивать Богоци и не отставал от него всю дорогу.

— Куда же едут эти господа? Ведь все они приехали вчера из своих деревень.

— Да, потому что недалее как позавчера они специально выехали туда, чтобы подготовиться к свадебному пиру.

Однако на самом деле все они – эперьешские чиновники.

— И братья Прускаи тоже?

— Да, они служат в земельном управлении.

— Это немыслимо! А Домороци?

— Он писарь в комитетском управлении.

— А Кивецкий?

— Контролер при налоговом отделе.

— Замолчи, старик! Ты сведешь меня с ума!

Богоци пожал плечами и пустил мне в лицо клуб сигарного дыма.

— А четверки лошадей, – воскликнул я, – блеск и помпа, гаванские сигары и все, все остальное?!

— Пыль в глаза! Четверки были взяты напрокат. Здесь –

сбруя, там – передняя пара, в третьем месте – задняя, в четвертом – дрожки или тарантас.

— Но ведь это чистейший обман!

— Ах, чепуха! – прервал меня Богоци, – Кого им обманывать? Ведь каждый знает, что у другого нет четверки лошадей. Это добрые ребята, и они, так же, как и я, просто-напросто придерживаются традиций.. чудесных древних традиций. Ведь это так мило. Что в этом плохого?

— Не хочешь ли ты сказать, что и пятьдесят тысяч форинтов майора...

— Ну да, и это только для проформы.

— Что? А обязательство...

— Оно и ломаного гроша не стоит. У Кёниггрэца, кроме маленькой пенсии, нет ничего за душой. Надо было быть порядочным ослом, чтобы попросить у короля камергерство, а не что-либо более стоящее. И он получил бы! Но старый черт не менее тщеславен, чем какая-нибудь придворная дама...

На лбу у меня выступил пот, глаза широко раскрылись от изумления.

— Однако это веселая история! Но, верно, хоть с обязательством старого Чапицкого дело обстоит иначе?

— Ой-ой-ой, – захохотал Богоци. – Там еще почище!

Чапицкий вот по сих пор увяз в долгах. – И указательным пальцем он провел по горлу.

— Так надуть бедных молодых! – сокрушался я, размышляя над подобным очковтирательством и перебирая в мыслях события вчерашнего дня.

— Глупости! Молодые прекрасно знали, что всем этим обязательствам – грош цена. Но и им понравился и их пленил этот благородный ритуал.

— Ну, а гости?

— Ах, они тоже все знали.

— И все же восхищались и ликовали?!

— Разумеется. Потому что нам, шарошанцам, некогда задумываться над нашей бедностью. Вместо этого мы постоянно репетируем, как бы мы вели себя, будь мы богачами. И если представление удается, мы радуемся и аплодируем самим себе; если мы видим, что посторонний принимает эту комедию за действительность, нам ясно, что игра наша была безукоризненна.

— Постой-ка, – воскликнул я, схватив его за руку. –

По-твоему, выходит, что в присланной из Парижа коробке были не платья от Шатело..

— Куда там! Да в Париже и нет такого портного. Все это

– лишь ловкая выдумка, комедия! Правда лишь то, что коробка действительно была коробкой. Но в конце концов, –

проговорит он, с неожиданным высокомерием запрокинув голову, – у нас такой обычай, а обычаи, мой дорогой, несомненно, достойны всяческого почитания. Что за важность, чьим достоянием они являются? Хоть они и не наши, но, уж во всяком случае, имеют право на жизнь. Блеск, помпа, оживление и суета, тонкость и изящество, непринужденность и добродушие, всевозможные барские причуды, лошади, серебро, старинные гербы, благородство манер – это принадлежит всем нам. Только все это распылено, разрознено, и если мы по какому-либо поводу искусственно собираем все воедино, – кому до этого дело, не правда ли?. Однако мы уже приехали. Куда прикажешь подвести тебя?