Кнут Гамсун - Плоды земли

Немного погодя он зашел в лавочку и стал швырять деньгами: накупил полный мешок всякой всячины, так что, уходя домой в горы, потащил целую мелочную лавку; в Селланро он раскрыл мешок и всем показал его содержимое. Чего только там не было: и почтовая бумага с цветочками, и новая трубка-носогрейка, и новая рубашка, и шарф с бахромой, и леденцы, которые он тут же роздал женщинам, и блестящие вещицы, и часовая цепочка с компасом, и перочинный ножик; да пропасть всего, даже ракеты – он купил их на воскресенье, чтоб повеселить себя и других. Ингер угостила его молоком, он шутил с Леопольдиной и подбрасывал высоко к потолку маленькую Ребекку.

– Ну, скоро вы закончите скотный двор? – спросил он своих земляков-каменщиков, по-приятельски болтая с ними.

– Народу маловато, – отвечали каменщики.

– Так возьмите меня, – пошутил Густав.

– Вот бы хорошо-то, – сказала Ингер, ведь двор должен быть готов к осени, когда скотину загоняют на зиму.

А потом Густав пустил одну ракету, а после второй решил поджечь и все остальные шесть, женщины и дети глядели на колдовство и на колдуна, затаив дыханье. Ингер никогда раньше не видала ракет, но почему-то эти сумасшедшие вспышки напомнили ей о далеком большом мире. Что значит нынче швейная машинка! Когда же Густав заиграл напоследок на губной гармонике, ей показалось, она с радостью пошла бы за ним от одного только сильного смятения…

Разработка рудника идет своим чередом, руду свозят на лошадях к морю, один пароход загрузился и ушел в Южную Америку, на его место пришел другой. Оживленное движение. Все в округе, кто мог ходить, перебывали в горах и полюбовались чудесами, побывал и Бреде Ольсен со своими образцами, но их у него не взяли, потому что специалист по горному делу незадолго перед тем вернулся в Швецию. По воскресеньям из села устраивалось целое паломничество, даже Аксель Стрём, которому недосуг было глазеть по сторонам, и тот направлял свой путь мимо рудника в те несколько раз, что ходил осматривать телеграфную линию. Скоро в округе не останется таких, кто не повидал бы всех этих чудес! Тут уж и Ингер Селланро надевает нарядное платье и золотое кольцо и тоже отправляется на гору.

Чего ей там нужно?

Да ничего, ей даже не любопытно взглянуть, как вскрывают гору, она просто хочет показаться сама. Увидев, как другие женщины ходят на гору, она почувствовала, что и ей хочется туда сходить. У нее некрасивый рубец на верхней губе и взрослые дети, но ей тоже хочется туда сходить. Ее огорчает, что другие женщины моложе ее, но она попробует потягаться с ними, она еще не начала полнеть, она высокая, стройная и с себя пригожая, словом, хоть куда. Разумеется, она не бела и не румяна лицом, золотистая свежесть ее кожи давно поблекла, но пусть-ка посмотрят, придется им кивнуть ей и сказать: «Она все еще хороша!»

Встречают ее с величайшим радушием, рабочие выпили у Ингер не одну кринку молока и хорошо знают ее, они показывают ей рудник, бараки, конюшни, кухню, погреб, кладовую, те, что посмелее, подходят и легонько берут ее за руку, а Ингер – ничего, ей только приятно. Поднимаясь или спускаясь по каменным ступенькам, она высоко поднимает юбку, показывая ноги, но вид у нее при этом такой, будто она ровным счетом ничего не сделала. «Она еще хороша!» – верно, думают рабочие.

Женщина в годах, она тем не менее положительно трогательна: видно было, что взгляд каждого из этих разгоряченных мужчин был для нее неожиданностью, она была за него благодарна и отвечала таким же взглядом. Да, ей льстило быть в центре внимания, она такая же женщина, как все другие. Она добродетельна за неимением соблазнов.

Женщина в годах.

Пришел Густав. Он оставил двух сельских девиц на товарища только для того, чтоб прийти. Густав отлично знал, что делал, он горячо и нежно пожал руку Ингер и поблагодарил за прошлый раз, но не навязывался.

– Что ж ты не придешь пособить нам достроить скотный двор, Густав? – говорит Ингер и краснеет, как пион.

Густав отвечает, что скоро обязательно придет. Услышав такое, его товарищи говорят, что скоро, наверное, придут все вместе.

– Как, разве вы не останетесь здесь на зиму? – спрашивает Ингер.

Рабочие сдержанно отвечают, что нет, на это не похоже. Густав смелее, он объясняет, что, пожалуй, в ближайшее время они выцарапают отсюда всю медь, какая есть.

– Да что ты? – восклицает Ингер.

– Да нет, – заверяют другие рабочие. – Густав напрасно это.

Но Густав полагает, что не напрасно, а, смеясь, прибавляет и еще кое-что; что же до Ингер, то он явно старается отвоевать ее для себя одного, хоть и не навязывается. Другой парень заиграл на гармони, но это было совсем не то что губная гармоника, когда на ней играл Густав; третий парень, не менее шустрый, попытался привлечь ее внимание, пропев наизусть песню под гармонь, но и это тоже вышло не ахти как хорошо, хотя голос у него был красивый и громкий. А минутку спустя Густав уж надевал на свой мизинец золотое кольцо Ингер. Как же это вышло, если он совсем не навязывался? Да очень даже навязывался, только делал это исподтишка, как и она сама, они не говорили об этом, она притворялась, будто ничего не замечает, когда он пожимал ей руку. Немного позже, сидя в бараке, где ее угощали кофе, она услыхала снаружи шум и брань и поняла, что это, так сказать, в ее честь. Это польстило ей, старой тетере, она сидела, жадно вслушиваясь в сладостный шум.