Кнут Гамсун - Плоды земли

Он все копал и копал. Устал ужасно, это да, но куда девался страх? Он подсунул под камень конец ваги и попробовал – камень не шелохнулся. Технически все было проделано безупречно, а толку никакого. Что же это такое, разве Исаак не ломал раньше камней? Может, стареет? Чудно, хе-хе. Смешно. Правда, он недавно заметил у себя признаки, говорящие об ослаблении силы, то есть вовсе он их не заметил, даже внимания не обратил, просто ему это померещилось. И он снова принимается за камень с твердым намерением сдвинуть его с места.

Да, это вам не пустяк: Исаак ложится всем телом на вагу и давит на нее изо всех сил. Он лежит на ваге и давит, и давит, словно великан, богатырь, и кажется, будто туловище его вытягивается до самых колен. Во всем этом есть какая-то пышность, фантастичность.

Но камень не шелохнулся.

Делать нечего, придется копать дальше. Взорвать камень? Молчок! Нет, придется копать дальше. Он вошел в азарт, он во что бы то ни стало вытащит камень! Нельзя сказать, что в этом упрямстве сказывалась какая-то испорченность Исаака, – нет, то была затаенная любовь землепашца, любовь, напрочь лишенная нежности. Со стороны поглядеть, глупее не придумаешь: сначала, прежде чем навалиться на камень, Исаак, казалось, припадал к нему – то с одного боку, то с другого, потом окапывал его вокруг, ощупывал и счищал землю голыми руками, вот что он делал. Но ни в одном из этих его действий не было ласки. Он разгорячился, но разгорячился от упрямства.

Что, если опять попробовать вагу? Он подсунул ее под камень в наиболее подходящем, на его взгляд, месте – нет. Что же это за упрямый и настойчивый камень! Но ему показалось, будто камень чуть-чуть дрогнул, Исаак снова налегает на вагу, у него появляется надежда. Землепашец чутьем угадывает, что камень уже утратил свою непобедимость. И тут вага вдруг соскальзывает с камня, опрокинув Исаака на землю.

– Черт! – восклицает он. Шапка у него съехала набекрень и едва держится на голове, вид у него эдакого испанского разбойника. Он сплевывает.

Показывается Ингер.

– Иди же поешь, Исаак! – говорит она мягко и ласково.

– Сейчас, – отвечает он, ему не хочется, чтоб она подходила ближе, не хочется разговаривать.

Ох уж эта Ингер, ничего-то она не поняла, она подошла.

– Что это ты опять задумал? – спрашивает она, желая привести его в хорошее расположение духа напоминанием о том, что он чуть не каждый день придумывает какую-нибудь новую грандиозную затею.

Но Исаак мрачен, ужасно мрачен.

– Да ничего я не задумал, – отвечает он.

А Ингер, ну до чего же глупая, уф, продолжает к нему приставать, и не думая уходить.

– Раз уж ты увидала, – говорит Исаак, – так я хочу вытащить этот камень!

– Да ты что!

– Ага.

– А я не могу тебе помочь? – спрашивает она.

Исаак качает головой. Но Ингер явно сделала удачный ход, предложив Исааку свою помощь, теперь ему уже не спровадить ее.

– Пожалуй, погоди немножко! – сказал он и побежал домой за кувалдой и обжимкой.

Если он отколет от камня кусок, камень будет уже не такой гладкий, и у ваги станет больше упора. Ингер держит обжимку, а Исаак что есть силы колотит по камню кувалдой. Удар, снова удар. Ага, вот и отлетел осколок.

– Спасибо за помощь, – говорит Исаак. – И не приставай пока ко мне с едой, я хочу сначала вытащить этот камень.

Но Ингер не уходит. А в глубине души Исааку приятно, что она стоит и смотрит, как он работает, ему еще смолоду это было приятно. И глядите-ка, у ваги теперь нужный упор, он налегает на нее, и – камень шевелится!

– Шевелится! – говорит Ингер.

– А ты не врешь? – спрашивает Исаак.

– Ну вот, вру! Шевелится!

Наконец-то! Он все-таки сдвинул камень с места, черт бы его побрал, они были заодно, он и камень. Исаак наваливается на вагу и пыхтит, и камень шевелится, но и только. Так продолжается несколько минут, да все без толку. Исаак вдруг понимает, что дело не только в его весе, просто у него уже нет былой силы, вот в чем суть, тело его утеряло прежнюю гибкость и упругость. Физическая сила? Чего уж проще – навалиться и сломать крепкую, прочную вагу. Он стал слабее, вот и весь сказ. От этой мысли терпеливый человек преисполняется горечью: хоть бы Ингер не стояла тут и не смотрела на него!

Он вдруг бросает вагу и хватается за кувалду. На него напал гнев, он готов прибегнуть к грубому насилию. Шапка у него по-прежнему набекрень, вид разбойничий; он большими шагами грозно обходит камень, словно решив показать себя ему в настоящем свете, вот возьмет и превратит этот камень в щебенку. А почему бы и нет? Расколотить ненавистный ему камень – простая формальность. А если камень окажет сопротивление, если не даст себя расколотить? Тогда мы еще посмотрим, кто из нас двоих уцелеет!