Любен Каравелов - Повести и рассказы

— Как кого? Конечно, турок! И фанариотов! Да будут прокляты и наши чорбаджии — подхалимы, блюдолизы, паши нотабли [74] Нотабли — представители болгарской буржуазии, стремившиеся заключить сделку с султаном за счет болгарского народа. , — низкие, продажные души, кровопийцы и злодеи, превратившиеся в турок и фанариотов! Да будут прокляты те подлые болгарские души, которые не думают об освобождении болгарской земли и болгарских могил, оскверненных всякими мерзавцами. Нет, милый дед Коста, виноват не тот или иной болгарин и не болгарский народ; виноваты наши чорбаджии, у которых нет ни души, ни сердца, ни совести. Ты говоришь, что болгарин — раб, что он радуется, когда его бьют, и поэтому Болгария никогда не будет свободной. А я тебе говорю, что теперь другое время и болгарин мстит своим кровопийцам так же, как и все другие народы. Правда, лет двадцать тому назад, когда турок ударял болгарина по одной щеке, тот подставлял ему другую, но теперь он больше придерживается Моисеева закона: «Око за око, зуб за зуб». «В тихом омуте черти водятся», — говорят наши старики. Вот болгарин и есть такая тихая вода, и горе тому, кто опять сунется в нее, не спросивши броду.

— Дай бог, чтоб было так, как ты говоришь, — сказал дед Коста.

— Я тебе докажу, что это именно так… Докажу, что болгарин — герой и любит родину больше жизни, больше всего на свете. Я расскажу тебе про свою жизнь и жизнь моих товарищей; ты увидишь, что болгары тоже умеют умирать за родину и умирают, как львы, не дрогнув. Тебя это удивляет, потому что ты давно не был на родине. Но это правда…

Цено хотел продолжать, но тут пришел солдат и повел узников в темницу.

Ночь была темная, душная; трудно было дышать, особенно нашим святым мученикам; после тяжких трудов и страданий они во сне кашляли, вскрикивали, вздыхали, хрипели, скрежетали зубами. Вот один поднял голову и промолвил:.

— Зачем ты родила меня, мама? Господи, зачем ты меня создал?

И опять захрапел.

Другой забормотал в бреду:

— Мидхат-паша вампиром стал. Али-паша [75] Митхад-паша, Али-паша — турецкие губернаторы середины XIX в. — упырь… Они режут и вешают, но придет и наш черед вешать… Вставайте, братья! К оружию! Вперед, на кровопийц! Скорей, скорей… Спасем, спасем!..

Вот какой-то босняк вскочил на ноги, ударил себя кулаком в грудь, воскликнул:

— Крови, крови хочу!

Потом опять лег и заснул.

Цено не спал. Он глядел на то, что происходит вокруг него. Между тем уже занялась заря и свет ее проник в темницу. Цено посмотрел на деда Косту и тихонько позвал:

— Дед Коста! Дед Коста!

— Что ты, сынок? Чего тебе, дитятко мое?

— Я умру, — сказал Цено. — Смерть уже приближается и скоро оборвет мою жизнь, унесет меня, молодого, нерасцветшего, в могилу.

Один из мучеников проснулся, поглядел на Цено и, услышав его слова, тихо, себе под нос, запел:

Пропел бедняга, потом опять лег и заснул.

Дед Коста взял Цено за руку, положил ему свою руку на лоб и промолвил:

— Ты весь горишь, сынок!

— У меня сердце пылает, дед Коста, голова кружится, огонь по жилам течет, — ответил Цено. — Не хочу умирать. Нет, я не умру. Я хочу отомстить… Хочу кровавой мести.

— Успокойся, дитя мое! Поспи еще немножко; ведь скоро рассвет и нас опять поведут на работу…

— Не могу я успокоиться, не могу забыться, — кровь у меня кипит. Послушай лучше, что я тебе расскажу… Послушай, что мне пришлось вытерпеть и с чем столкнуться в мои молодые годы. Если ты, с божьей помощью, выйдешь из этой темницы и попадешь в родную Болгарию, расскажи братьям болгарам, кем был Цено, чего он добивался и что получил. Расскажи им о том, как я умирал, и попроси их отомстить за мою смерть.

— Рассказывай, сынок, рассказывай. Я хочу все знать.

Несчастным я был, появившись на свет, несчастным оставался всю жизнь, несчастен я и теперь, на пороге могилы. Правильно говорят, что бог только беднякам посылает детей, а богатых обходит. Отец мой был бедняк, а мать родила ему целых девять ребят. Я был третьим. Едва мне исполнилось восемь лет, родители отдали меня в ученье к портному, чтобы он научил меня шить одежду из абы да украшенные галунами брюки. У этого абаджии [77] Абаджия — ремесленник, изготовляющий грубую шерстяную материю (абу) или шьющий из нее одежду. я пробыл только год, а потом убежал, потому что он меня не столько учил, сколько колотил. Понятное дело, когда я, сбежав от него, вернулся домой, отец и мать тоже поколотили меня и отвели назад, к тому же мастеру. А тот опять меня поколотил и вынудил меня бежать второй раз, после чего отец с матерью снова поколотили меня и в третий раз отвели к мастеру, чтобы он тоже в третий раз меня поколотил. Таким образом, я и дальше получал бы встрепку по четыре раза на день, если б не убежал из Белоградчика в Свиштов. Здесь я познакомился с извозчиками и нанялся стеречь их лошадей по ночам, а днем шагать пешком за обозом, в награду за что они давали мне кусок хлеба и били меня, когда я не мог достать до головы лошади и подвесить ей к морде мешок с овсом. В Свиштове меня взял к себе один башмачник — очень добрый человек; но беда в том, что жена у него была — сущая чума. Эта старая рябая ведьма стала посылать меня во все стороны: то за водой, то в пекарню за кукурузным хлебом, то в корчму за вином, то на мельницу, принести мешок муки. При этом она била меня, и посылая с поручением, и после того, как я его исполнил.