Борис Могильнер - Березонька

Даня лукаво посмотрел на нее, разделся и сел за стол.

— Руки мыть! Эх ты, пятиклассник! Все напоминать надо.

— Ну, мам…

— Поговори еще. Живо! Не то отцу скажу.

Отца Дани звали Дойвбер. Он работал столяром на мебельной фабрике и слыл хорошим мастером. Укоряли его лишь за медлительность. Но Дойвбер в ответ ухмылялся, шевеля жесткими, с проседью усами:

— Нет дерева без сучка, а человека — без изъяна…

Платили ему за труды немного, рублей сто с хвостиком в месяц, по выработке. Иные получали втрое больше, и то порою ворчали. От него же никогда худого слова не слышали.

Никто не догадывался, что работает он вполнакала, бережет свои силы для других, не фабричных дел.

По вечерам Дойвбер спускался в полуподвал, где у него стоял верстак, закрывал фанерой оконце, выходившее во двор, приспосабливал яркую лампочку, включал плитку — разогревать клей, и начинал работать — для себя. В эти часы он преображался. И следа не оставалось от его медлительности.

Ел Даня быстро. Он вообще все делал быстро. Говорят, как человек ест, так он и работает. Дане эта поговорка нравилась, словно о нем сказано.

После ужина Даня спустился к отцу. Дойвбер встретил сына ласково.

— А, помогать пришел? Лады! Впрягайся давай. Отпили-ка брусок вот здесь, — показал он Дане на планку, расчерченную карандашом. — И вот тут. Смотри, торцы чтоб ровные были.

Когда Даня, умело орудуя пилой, сделал все, что надо, и показал брусок отцу, тот похвалил его.

— Молодец. За сервант сотнягу выручим. Думаешь, каждый может купить гарнитуры, сработанные в Праге или Риге? У меня получается не намного хуже. И за диван мы получим не меньше, он тоже — модерн, раскладной, может служить широкой кроватью. Правда, не хватает пружин. А как говорится, без пальцев фиги не покажешь…

— Надо достать, — озабоченно сказал Даня. Он прежде никогда не вникал в дела родителей и не знал, откуда все берется, где покупается. Но он неоднократно слышал, как отец говорил матери: «Надо достать», — и теперь он просто повторил эти слова.

— Да, браток, надо достать, — вздохнул Дойвбер. Вдруг он пристально, с угрюмой решительностью глянул на сына: — Кривой овраг знаешь?

— Еще бы! Весь излазил — вдоль и поперек.

— Великолепно. Ты вот что… Завтра приди ко мне на фабрику, — горячо и нервно заговорил Дойвбер. — Овражком. Там тропа есть. Лады?

— Понял, — отвечал Даня охотно. — Раз надо, приду.

Весь вечер Дойвбер старался угодить сыну. Он даже позволил ему немножко построгать зензубелем, чего прежде никогда не разрешал — берег редкую старинную железку.

Даня счастливыми глазами смотрел на отца. Он очень устал, но наверх, в комнаты, поднялся бодро и зубы почистил без указки, чем весьма удивил мать. В постель, однако, Даня уже свалился, а не лег. Была полночь. Засыпая, мальчик неожиданно услышал шепот:

— Зачем ты это?

— Пусть потрудится.

— Не впутывай его, не бери греха на душу.

— Молчи, корова.

— О господи…

Под тяжкий вздох матери и огорченный тем, что такой хороший человек, как отец, бранится, Даня уснул с улыбкой на губах. Он так и не понял, о чем шептались за перегородкой.

Проснулся он от холода. Утром стужа забралась к нему даже под пухлое одеяло. Даня нарочно не открывал глаза. Зажав ладони коленками, он притаился в постели. Несколько раз подходила к нему мать, осторожно поправляла одеяло, тяжко вздыхала.

«Что это с нею?» — думал Даня.

Когда он встал, Хава первым делом объявила, что в школу ему сегодня идти не надо.

— По радио сказали…

— Вот и хорошо. Мне как раз к папе надо.

— Сиди-ка, сынок, лучше дома, — просящим шепотом произнесла Хава. — Люто на улице.

— А я не боюсь. Буду закаливаться.

— Твоя воля, — вздохнула Хава, бессильно опустив руки. Лицо ее страдальчески сморщилось.

Одевшись, Даня побежал на фабрику.

В чистом небе ярко сияло солнце, но мороз нещадно щипал щеки. Мальчик закрывал лицо материнскими большими рукавицами на меху, щурил глаза и упрямо несся кружным путем к Кривому оврагу.

Еще издали Даня приметил мелькнувшую за забором высокую фигуру отца. Когда он подошел к пролому в заборе, Дойвбер, озираясь, подал ему туго набитую кирзовую сумку.

— Здесь что? — сдержанно спросил мальчик.

— Что? Что?! — рассердился Дойвбер. — Марш отсюдова! Понятно?!

И скрылся.

Даня пощупал сумку, расстегнул ее. Она была полна пружин.

«Почему он сердится? — подумал мальчик об отце. — И почему велел прийти сюда задами? Разве к проходной не мог он мне вынести эти пружины?»