Борис Могильнер - Березонька

Все были убеждены, что деревья погибли.

Но случилось иначе. Обломанные ветки с еще большим упрямством, чем вначале, потянулись ввысь, к солнцу. Спящие почки на уцелевших ветках проснулись и с какой-то удалью пошли в рост. Так что к осени в нашем дворе вновь появилась кленовая рощица. Теперь она была лучше, чем прежде, двухцветная — нижние листья были темно-зеленые, а на новых побегах листья были нежно-зеленые с сизоватым отливом.

И все-таки мне надо было отругать Генку, сурово поговорить с остальными ребятами. Почувствовав себя безнаказанными, мальчишки во главе с ним совершили еще один страшный опустошительный набег на наши деревья — им понадобились палочки с замысловатой резьбой и вензелями.

Теперь от нашей рощицы остались одни пеньки. Больше молчать я не мог. Поднялась суматоха. Смешалось все: крик тети Марьям, вопли оправдывающихся малышей, угрозы дяди Сережи запороть Генку вожжами до смерти…

Лене стоило большого труда утихомирить всех.

Несколько месяцев подряд Генка старался не попадаться мне на глаза.

Наступила зима, метельная и мягкая, с частыми оттепелями, и укрыла снегом останки наших посадок. И мы постепенно стали забывать о них.

А весной свершилось чудо. Клены ожили и вновь пошли в рост.

Я глядел на них и думал, что, в сущности, удивительного ничего не произошло. Так и должно быть. Ведь корни не погибли.

А рубцы и шрамы? Что ж, без них, видимо, не обойтись…

У моря на раскладном стульчике сидит молодой человек в легкой белой, распахнутой на груди рубахе. Его глаза, слегка прикрытые припухшими веками, печальны. И даже уголки его губ скорбно опущены вниз. Перед ним стоит мольберт с загрунтованным холстом, на котором виден лишь набросок какого-то стройного кудрявого дерева. Может быть, это эшель, который растет на ближнем холме и хорошо виден с берега голого и неуютного. В тех, дальних теперь краях, откуда приехал молодой человек, он часто рисовал на зеленом, усеянном цветами берегу Хопра. И люди, проходившие мимо, всегда с любопытством останавливались посмотреть, как он рисует. Правда, и здесь много людей, прогуливающихся по берегу. Но здесь толпа совсем иная — она не хочет замечать неизвестного художника. Гуляющие бездельники, новые эмигранты, отъевшиеся на дармовых пока хлебах, озабоченно приспосабливающиеся к обетованной земле, высоко ценили только общепризнанное.

Художника, однако, мало заботило, обращают на него внимание или нет. В этот момент он был далек и от этого чужого моря, и от этих незнакомых, гуляющих с напряженными лицами ротозеев. Тяжелые мысли о том, что он потерял, приехав сюда, точили его сердце. Особенно тяжело было думать об Ае.

Впервые он увидел ее на крутом берегу Хопра. Генэх не обратил бы внимания на незнакомку, если бы она случайно не взглянула на него необыкновенно ясными голубыми глазами.

Неброская красота девушки поразила Генэха. На мгновение он закрыл глаза, и в его воображении она превратилась в Музу.

Очнувшись, Генэх обнаружил, что девушка исчезла. Припадая на левую ногу, он бросился искать ее; обшарил ближайшие улочки и переулки — бесполезно, незнакомка как сквозь землю провалилась.

Весь остаток дня Генэх прослонялся без дела по притихшему от жары городку. Он не мог понять, что с ним творится. Знал лишь одно: очень хочется еще раз увидеть девушку, посмотреть в ее удивительные глаза. Вечером он вновь встретил ее на том же самом месте — на поросшей кустами акации круче, которая дугой выдавалась в Хопер. Незнакомка была со своею подругой. Они стояли обнявшись и смотрели вдаль на догорающий закат.

Генэх долго неуклюже топтался на месте, не решаясь подойти, а они, посматривая на него, весело перешептывались. Наконец он пересилил себя и подошел к ним, но тотчас с ужасом почувствовал, что язык не ворочается. Генэх стоял, грузный, смущенный, ничего не видя, кроме ясных голубых глаз, так поразивших его.

Тогда Ая, обращаясь к подружке, насмешливо произнесла:

— На мне узоров вроде нет. И что этот парень так уставился на меня?

— Не сердитесь, прошу вас. Я… Вы… Простите, — залепетал Генэх, побагровев. — Я должен вас написать…

Ая опустила ресницы, вспыхнув от смущения и гордости, и уже без озорства сказала:

— Может, сначала познакомимся?

Домой Генэх возвратился окрыленный: Ая обещала завтра прийти на берег Хопра, к той березке, что стоит, наклонившись над рекой.

Ая не обманула. Еще до ее появления Генэх установил мольберт, закрепил холст, аккуратно разложил кисти, краски. Как только Ая показалась, он бросился навстречу, взял ее за руку и так, за руку, подвел к скамейке, вросшей в землю на самом краю обрыва.