Виктория Борисова - Просто приворот

Албухин так погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как собачка вдруг пропала из виду. Спохватившись, он принялся тревожно оглядываться вокруг, но ее нигде не было.

Вот этого еще не хватало!

— Альма, Альма! Иди ко мне сейчас же!

Старик ускорил шаг, почти побежал. В этот миг он совсем забыл про радикулит, хрустящие суставы, давление… Ведь пропадет собачка в лесу! Она молодая еще, глупая, убежит куда-нибудь, а там или бродячие собаки загрызут, или бомжи зажарят.

Только сейчас он почувствовал, как дорога ему Альма. Ведь, пожалуй, она — единственное близкое для него существо! Домой приходишь — радуется, хвостиком виляет, в глаза заглядывает, с ней и поговорить можно, и на улицу погулять выйти лишний раз…

— Альма, Альма, Альма…

Старик снова и снова выкрикивал ее кличку. Он совсем умаялся, когда наконец увидел бело-рыжий пушистый хвост, гордо поднятый, словно флаг. Вдоль тропинки тянулся неглубокий овражек, заполненный ветками, прошлогодними листьями и всяким мусором, и теперь собачка с любопытством обследовала его содержимое.

— Вот ты где, зараза эдакая! А ну, иди ко мне сейчас же! Фу, я сказал! Что ты там нашла?

Но Альма и не думала слушать хозяина. Вела она себя очень странно: то рычала, то жалобно повизгивала и все рыла землю лапами, словно пыталась извлечь на свет божий что-то важное.

Ну нет никакого сладу с этой собакой!

Старик подошел ближе, взял Альму за ошейник и только хотел было пристегнуть поводок, чтобы увести прочь упрямую животину, как взгляд его наткнулся на ужасное зрелище.

На дне овражка, чуть присыпанная ветками и землей, лежала мертвая девушка. Ее лицо посинело, а пустые открытые глаза глядели прямо в небо. Блузка разорвана в клочья, на груди заметны какие-то пятна, шею пересекает уродливая темно-синяя полоса… В пупке блестела какая-то странная блестящая штучка, похожая на большую каплю росы в золотой оправе. На теле покойницы она выглядела особенно неуместно и дико.

Старик почувствовал, как земля ушла из-под ног. Перед глазами потемнело и больно сдавило сердце…

— Что ж такое делается, господи! Что же делается! — шептал он побелевшими губами.

Дрожащая рука с трудом нащупала валидол в кармане куртки. Старик положил таблетку под язык, подождал, пока лекарство подействует… Потом постоял немного, подумал и достал старенький мобильный телефон. Сын, когда купил себе новый, подарил. Сказал носи с собой, мало ли что…

Вот и пригодился.

— Алло, милиция? Тут такое дело…

Через час возле места происшествия стояла милицейская машина, вокруг тела девушки ходили хмурые молодые люди.

Старик Албухин, приосанившись, польщенный вниманием к своей персоне, давал подробные показания:

— Ну, иду я, значит, никого не трогаю… А тут собака моя, Альма, убежала куда-то, роется там, скулит. Я подошел посмотреть, думал, падаль какую нашла, вижу — она лежит… Ну девушка эта. Я сразу, конечно, вам звонить.

Впервые за долгие годы он чувствовал себя важным, значимым человеком и готов был говорить еще долго, но высокий оперативник с лицом наемного убийцы из второсортных американских фильмов довольно невежливо оборвал:

— Ты, отец, протокол подпиши и иди себе домой. Надо будет — вызовем.

— Да, да, конечно, — засуетился старик, — конечно, разве ж мы не понимаем…

Он неловко поставил закорючку внизу страницы и пошел прочь. Бело-рыжая собачка трусила следом, поджав хвост, словно страшное зрелище и ее не оставило равнодушной.

Никто не смотрел им вслед — слишком уж заняты были. Странно было видеть мужчин, суетящихся вокруг тела мертвой девушки. Одни что-то писали, другие осматривали все вокруг, заглядывая под каждый куст, водитель копался в моторе, уныло матерясь, и только она одна казалась совершенно безразличной к происходящему. Даже милиционеры старались не смотреть в искаженное предсмертной мукой посиневшее лицо.

Медэксперт — сутулый мужик лет сорока с рыжими усами в потертом, видавшем виды коричневом пиджаке — распрямил согнутую спину, стянул с рук резиновые перчатки и устало сказал:

— Можно забирать.

— Причина смерти? — полноватый, коротко стриженный крепыш в синей форме снял фуражку, утирая пот со лба.

— Асфиксия. Видишь след от удавки? Какой-то шнурок тонкий или что-то в этом роде. Ну и ожоги еще, синяки, пальцы сломаны… Похоже, ее пытали перед смертью.

— Изнасилование?

— Нет, вроде не похоже. Но подробности, как всегда, после вскрытия.

— Досталось же девчонке… — высокий оперативник, тот, что только что отправил домой не в меру ретивого пенсионера, нервно прикурил сигарету, и видно было, что пальцы у него дрожат. — Сколько работаю, кажется, а к такому до сих пор привыкнуть не могу.