Ольга Мирошниченко - В сторону южную

— Слушай, захвати нас, а то очередь…

— Вы меня пускали в самолет? — холодно осведомилась Саша и захлопнула перед его носом дверцу.

Времени до их симферопольского рейса оказалось не так уж много. Галина нервничала, но виду не подавала. К тому же спокойствие Саши, организаторские способности, продемонстрированные ею в аэропорту, внушали уверенность, что все будет в порядке, и Галина, целиком положившись на бойкую спутницу, покорно подчинилась ее планам.

Саша, видно, обговорила самый рациональный маршрут. Таксист без напоминания останавливал машину у стеклянных нарядных витрин. Галина сначала выходила вместе с Сашей, но очень скоро поняла, что слишком неповоротлива и несообразительна для лихого этого набега. В сутолоке людей, в разнообразии вещей на полках, витринах и прилавках Саша, еще у входа окинув взглядом магазин, выхватывала необходимое и уже через минуту ввинчивалась в очередь, через головы покупателей протягивала продавщицам чеки, не обращая внимания на возмущенные возгласы. Уже все заднее сиденье было завалено пакетами и коробками, Галине пришлось потесниться в угол, а Саша и не думала отдавать приказа поворачивать к аэропорту. Наоборот, помчались по Горького, не останавливаясь, к какому-то самому богатому магазину.

С таксистом у Саши установились удивительно свойские отношения. Болтали не переставая, и Галина видела, как он одобрительно и даже с некоторым восхищением косится коротко на соседку. Прислонившись лбом к стеклу, Галина невнимательно прислушивалась к их разговору, ловила взглядом уплывающие назад дома, витрины, странно одетых женщин. Москвой владела жаркая весна, и непривычно было видеть спокойно сидящих в тени деревьев, на широких деревянных лавочках у края тротуара, людей. В Северном разве что в будний день в обеденный перерыв застанешь несколько человек в магазине, а по субботам и воскресеньям в такую погоду совсем безлюдел поселок — уходили в тайгу или рыбачить на водохранилище.

— Ну хорошо, — возбужденно сказал таксист, — а если я нашел алмаз, случайно. Бывает же так.

— Бывает, — спокойно согласилась Саша.

Галина усмехнулась: «Обычные разговоры людей с материка. Наивные, смешные разговоры, наивные, смешные надежды на чудо».

— А если я нашел, — он даже поехал медленнее, так увлек разговор, но Саша тут же приказала:

— Ты это — не нервничай, не тормози!

— В правом ряду быстрее, — прибавил газ и снова о своем: — Значит, могу найти, а по закону, если даже клад нашел, тебе процент с него причитается.

— Так то клад. Тебе ж деньги не платят, чтоб ты его искал. А у нас именно за то и платят, чтоб алмазиков побольше добыли. Соображаешь?

— Хорошо. Положим, так. Ну, а если я не имею отношения к этому делу, к добыче, если я просто человек — таксист, например, и нашел.

— Плохо ты в школе учился, видно… — рассеянно сказала Саша, что-то заинтересовало ее за окном, смотрела внимательно, не отрываясь. — У нас недра кому принадлежат? — И вдруг неожиданно: — Сверни-ка в эту улицу.

— Поздно, — с удовольствием мести откликнулся таксист.

— Значит, в следующую.

— Там нет ничего.

— Все равно сверни.

— Черт с ней, с «Синтетикой», — Саша обернулась к Галине, — проедемся здесь и назад. Хорошо?

— Хорошо, — покорно согласилась Галина, не понимая, зачем им нужно проехаться здесь и отчего это вдруг Саша спрашивает разрешения.

Свернули на неширокую улицу.

— Прямо, — командовала Саша.

Перед облицованным белой плиткой невысоким зданием скульптура: Галина узнала молодогвардейцев, а вот кто на лошади — не поняла.

— Налево. И вон у того дома останови, — приказала попутчица.

Вышла. Прошла немного вперед и застыла, засунув руки глубоко в карманы клетчатой яркой куртки.

В том, как стояла, как раскачивалась чуть, с пятки на носок, было что-то мужское и оттого неприятно искусственное.

— Девка, как говорится, с… — таксист осекся, — любого мужика за пояс заткнет. — Он обернулся к Галине: — Сколько ей лет?

— Не знаю.

— Лет тридцать, а может, и поболе. Не поймешь. Накрашена сильно. А вы, значит, не подружка ей?

Галина пожала плечами. Ей не понравился цепкий, оценивающий взгляд мужчины.

— Держитесь ее, — посоветовал он, там, в Крыму, с ней не пропадете, — подмигнул и, сожалея об удовольствии, которое минует его, проговорил протяжно: — Ох и даст она там шороху!

Дом стал чужим. В эркере подъезда, где за батареей прятала весной ставшие тяжелыми докучливые галоши, сделали лифт. Темным прямоугольником он полз, как огромная капля ртути в гигантском термометре, застыл на самом верху. Через минуту вспыхнул свет в большом окне пятого, последнего этажа. Погас, и лифт пополз вниз. Видно, сотрудник учреждения, занявшего этот не очень красивый, тридцатых годов постройки, скучный дом, возвращался за чем-то. В комнате, той, что знала до смазанного небрежным маляром цветочка серебряного наката на стене, прорубили еще одно окно — на юг, и этот зарешеченный темный квадратик на глухой стене, и бетонный модерновый косой козырек над подъездом, и непривычный лифт в эркере, и белая служебная сборчатая штора на большом знакомом окне сделали чужим родной дом. Лишь липа, росшая под балконом соседей, была все та же, не старше, не дряхлее и раскидистей той, что помнила.