Ольга Мирошниченко: В сторону южную

«В сторону южную» — сборник повестей и рассказов — вторая книга Ольги Мирошниченко. Автор пишет о наших современниках и особенное внимание уделяет внутреннему миру своих героев.

Повесть «В сторону южную» поднимает нравственные проблемы. Два женских образа противопоставлены друг другу, и читателю предлагается сделать выводы из жизненных радостей и огорчений героинь.

В повести «Мед для всех» рассказывается о девочке, которая стала в госпитале своим человеком — пела для раненых, помогала санитаркам… Это единственное произведение сборника, посвященное прошлому — суровому военному времени.

Вагон был безлюден и гулок. Казалось, что, подчиняясь могучей силе, несется он среди влажных лиловых полей в неизвестность, и не было конца этим полям, окаймленным черной рамкой пирамидальных тополей.

По случаю весны не топили.

Забившись в угол дивана, укрыв ноги пальто, Оксана, уже в который раз, корила себя за ненужную эту поездку. Она никак не могла согреться. Тонкий суконный костюм не спасал от промозглой сырости, проникшей в купе с печальных, будто укрывшихся от людского взгляда серой мглой тумана, просторов этого края. Там, за этой мглой, происходило что-то тайное и новое, неведомое Оксане и, как подумалось ей, не имеющее никакого отношения к ее жизни.

«Так же, как не имели отношения к жизни других людей вся эта конференция, и разговоры на ней, и мой доклад, и успех его», — думала она, глядя в окно, где неустанно мелькали посадки — путаница голых темных ветвей.

Все, о чем говорилось в докладе, было понятно и интересно только небольшой группе ученых, собравшихся на конференцию, а что за дело было всему остальному миру до законов языка далекого австралийского племени? «Даже людям этого племени они до лампочки наверняка», — попробовала развеселить себя кощунственной мыслью Оксана и не развеселилась, — слишком похоже было это предположение на истину. Она теснее прижалась к мягкой спинке дивана, закрыла глаза. «Хорошо бы заснуть, быстрее время пролетит, да и ненужные мысли уйдут… С горем надо переспать — говорила бабушка».

«С каким горем? Что ты придумала?» — спросила себя Оксана. Выходки злобного бабья — горе? Как глупо они торжествовали, когда я вошла в ресторан, чтобы поужинать, и увидела их маленький банкет, на который они, непонятно отчего, меня не пригласили. А почему непонятно? Очень даже понятно. Я — чужак. Никогда не спрашиваю о здоровье их детей, об их успехах в школе, не тянусь за фотографиями, которые они, вереща от восторга и умиления перед подрастающими отпрысками, передают от стола к столу. Не хожу к ним в гости и не зову к себе. Я отлично к ним отношусь и желаю всякого добра. Но они мне неинтересны. Слишком хорошо их вижу и понимаю. Понимаю, для чего скромненькая Аллочка просит десятку до получки. Ее маме — приемщице комиссионного магазина — знаменитый поэт преподносит свои книги с трогательными и возвышенными надписями, не говоря уже о не столь возвышенных знаках благодарности. А Аллочка делает вид, что еле-еле сводит концы с концами, что все деньги ушли на покупку «Жигулей» — и теперь полжизни расплачиваться с долгами. Спарывает с дорогих платьев клейма знаменитых фирм, и все женщины отдела очень тактично, очень тонко, чтобы, не дай бог, не обидеть Аллочку, намекают, что, если ей совсем случайно попадутся сапоги-чулок, или туфли на платформе, или еще что-нибудь хорошее, может, она будет так добра и любезна, принесет их на работу, вдруг ни подойдут кому-нибудь другому. И сапоги появлялись. Но никогда случайно. Они появлялись именно в тот день, когда так жаждущая их сотрудница составляла расписание летних отпусков, — ладные, блистающие черным лаком. Аллочка, мило смущаясь, называла солидную сумму, сокрушалась по поводу дороговизны модных вещей, а счастливица под завистливые взгляды подруг, краснея от напряжения и тужась, с трудом натягивала узкие голенища и, стараясь скрыть удивление и растерянность перед непомерной ценой, бормотала слова благодарности.