Ольга Мирошниченко: В сторону южную

Она была полновластной хозяйкой в своем доме, и ее муж, покладистый, нежно и преданно любящий ее человек, всю жизнь и все мысли свои посвятил ее делам, удобству и благополучию ее быта. Он считался способным ученым, готовил докторскую, но, женившись на Оксане, оставил на полпути свои исследования, чтобы помочь ей сделать кандидатскую диссертацию. Его знания толкового математика очень пригодились, на конференции ее доклад имел успех и вызвал уважительное удивление коллег.

— Странная вещь дорога, — неожиданно сказал Павел, — очень странная.

— Чем же? — удивилась Оксана.

— Как поется в песне: «Вспомнишь и нехотя время былое, вспомнишь и лица давно позабытые».

— И много таких лиц? — кокетливо спросила Оксана и поморщилась в темноте своему тону.

— Да нет, — тихо ответил он, — не много.

«А может, хватит валять дурака, может, сказать: «Павел, я ведь узнала тебя, узнала сразу. Я Оксана. Помнишь, Сокирки, летом шестьдесят второго?» — «И Москву зимой шестьдесят пятого», — добавит он. И все. И меня нет. Он мог забыть лето, но ту зиму, тот приезд свой — никогда. Такое не забудешь. За такое не оправдаешься, не объяснишь. Да и поздно уже. Поздно».

— Как правильно — «вспомнишь и нехотя», — повторил он.

— Да, правильно, — откликнулась Оксана.

«Правильно, — сказала она себе. — Я все решила правильно». И чтоб переменить разговор, сделать его обычным и неопасным, спросила:

— Часто ездите?

И он, словно благодаря ее за помощь, словно облегчение почувствовал, ответил с готовностью:

— Бывают такие периоды, что мотаюсь каждую неделю. Вот в прошлом году задумали птичник автоматический и намучились — ужас! — Павел сел, наклонился вперед, нависая над столиком темной громадой. — Представляете, смешно сказать, а вся проблема состояла…

«Каким он был худым. Даже купаться при нас стеснялся, так выпирали ребра, а теперь здоровенный мужик. Сколько ему? Кажется, двадцать семь или двадцать восемь. Интересно, кто он? Похоже, начальство какое-то сельское».

— И эти яйца проклятые все время бились. Курица, оказывается, буквально выстреливает яйцом.

«Нет, все же здорово, что не узнал он меня. Пускай лучше про кур своих рассказывает».

— Ну и что, справились с этой проблемой? — она постаралась задать вопрос с самым обеспокоенным видом.

Он помолчал, словно решая что-то для себя, закурил, затянулся и ответил, — не торопясь и будто с вызовом:

— Конечно, решили.

Разговаривать явно было больше не о чем, но это, кажется, совсем не смущало Павла. Откинувшись на спинку дивана, он сидел вольно развалившись, равномерно, вслед затяжкам, разгорался огонек его папиросы.

— А вы кто? Бригадир? — поинтересовалась Оксана.

— Председатель.

— А какие еще проблемы, кроме бьющихся яиц, в вашем колхозе? — поинтересовалась вежливо Оксана. — Молодежь уходит?

Насчет молодежи, что рвется в город, писали в газетах, рассказывали в фильмах, и Оксана порадовалась, что эти всегда мало интересующие ее сведения сейчас лак пригодились.

— Уходит, — словно успокоил ее Павел.

— Но это, кажется, вас не огорчает? — удивилась Оксана.

— Нисколько, — в его ответе не было вызова, да и тема, судя по всему, не очень заинтересовала.

— Но почему же, как председателя колхоза…

— Вы знаете, — Оксана почувствовала, что он улыбается, — это так долго и так нудно объяснять, да и не интересно это вам.

— Один — ноль в вашу пользу, — сказала Оксана, засмеялась и села, положив подушку за спину.

— Да это я так, к слову, — сразу оправдался он, — а если серьезно, то меня это действительно не очень волнует, опасность преувеличенная, промышленность развивается вширь, ей нужны руки, а сельское хозяйство имеет колоссальные неиспользованные возможности… огромные резервы…

«Говорит, будто с трибуны. И самомнение. Он, кажется, действительно вообразил себя большим деятелем, — с неожиданным недоброжелательством подумала Оксана. — Далеко же ты ушел, милый Павел, от молчаливого, стеснительного своего предшественника. Интересно узнать, насколько далеко».

— Но вы-то остались? — с вызовом спросила она и испугалась, что выдала себя этим вопросом, — откуда ей, случайной попутчице, известно, остался он на селе или из города приехал.

Но Павел ответил тотчас:

— Да, у меня выход один только был — в колхозе оставаться, чтобы брата на ноги поставить. Вдвоем мы росли.

— Поставили? — поинтересовалась Оксана.

— Поставил, — ответил он.

Павел неожиданно резко поднялся, протянул руку, щелкнул выключателем. Неуверенно, словно преодолевая невидимую помеху, зажегся безжизненный «дневной» свет. Павел снял с верхней полки портфель, раскрыл, наклонился, отыскивая что-то. Вынул папку с бумагами. Он словно избегал смотреть на Оксану, лишь, раскладывая на столике листки, глянул мельком.