Ольга Мирошниченко - В сторону южную

— Осторожно, здесь ступеньки, все свет никак не налажу, — предупредил вежливо.

Родной с детства, ни с чем не сравнимый запах влажного чернозема, прелого коровьего навоза вдруг на секунду вернул в далекое: в темный хлев, где, поставив у ног керосиновую лампу, сидя на маленькой скамеечке, мать доила корову, а она, Галина, стояла рядом и смотрела, как мерно двигаются заскорузлые, узловатые в суставах, коричневые руки, оттягивая нежно-розовые, в бледных палевых пятнах сосцы от огромного вымени, поросшего матово-серебристым, тонким пушком.

— Проходи, не бойся, — Максим легонько подтолкнул сзади.

Открыла вторую дверь, зажмурилась от яркого света и вздрогнула испуганно, ошарашенная возмущенным криком. Открыла глаза.

— А это что такое?

Кричал Игнатенко. Он ворвался, чуть не сбив с ног Галину, в свое влажное, душное, зеленое царство. Как маленький черный бес, помчался по узенькому проходу между поднятыми над полом коробами с густой высокой травой. Голова его мелькала в зеленях, словно бежал по лугу ребенок.

В траве, перекликаясь отрывистым довольным кудахтаньем, неторопливо разгуливали белоснежные куры.

— Это что ж такое?! — Игнатенко теперь бежал по другому проходу к двери, туда, где застыли на пороге оторопевшие Галина и Максим.

— Что, что! — недовольно откликнулся женский голос где-то рядом. — Куры. Не бачишь разве?

Только теперь Галина увидела высокую старуху в синем сатиновом халате. Старуха аккуратно выкапывала из бочки, стоящей в углу теплицы, слева от двери, маленькое деревце китайской розы.

— Какие куры? Чьи куры, мамо? — Игнатенко с разбегу остановился около старухи. — Чьи куры, я спрашиваю?

— Та наши, — не оставляя своего дела, сказала раздраженно старуха, — Валька твоя принесла.

— Ах, наши! — заорал Игнатенко и даже подпрыгнул на месте от злости. — Так вон же, вон! Пошли вон, проклятые!

Как огромные снежные хлопья, куры взметнулись над ящиками и тут же неловко валились вниз, приминая растения.

— Вон! — кричал Игнатенко, мечась по парнику, размахивая руками. Схватил замешкавшуюся за ноги, швырнул в дверь, Галина еле успела уклониться от отчаянно кудахчущего белого снаряда. Куры метались бессмысленно, ища спасительного выхода, бились о податливо прогибающиеся слабые стены.

И тут произошло неожиданное: маленький крепкий и ладный петух взлетел на плечи Игнатенко и сосредоточенно-деловито начал клевать ненавистного врага в темя.

— А! — взвыл Игнатенко, попытался стащить петуха, но тот сидел крепко. Балансируя, увертываясь от неловкой руки обидчика, не оставлял своего дела, разве что клевать стал чаще, торопясь воздать должное.

Галина рванулась было на спасение, но ее опередила Кирюхина. Таща в руке пышный, на разные голоса вопящий букет — держала кур за ноги, вниз головами, — она бежала к Игнатенко. На ходу ловила других, без церемоний засовывала за пазуху ватника. Последним был петух. Кирюхина сорвала его с плеч Игнатенко деловито, как белье с веревки. Присоединила к букету.

— Всё! Хватит! Надоело! Иди к черту, псих полоумный! И зачем я только с тобой, недоделанным, связалась! Ты же чокнутый, на, ешь свою траву! — вырвала из земли пучок, бросила в Игнатенко. Злые слезы катились по красному, воспаленному лицу, подпоясанный ремнем ватник распахнулся на груди; из белого пуха торчала куриная чешуйчатая бледная нога, розовый бутон, окруженный крапинками засохшего помета. — Тебя и здесь разоблачат, не думай! — крикнула на прощанье от двери.

Игнатенко и не слышал ее, рысью трусил вдоль короба, на ходу проверяя размеры бедствия. Остановился, позвал:

— Мамо, идитэ до мэнэ, здесь трэба подправить, — и побежал дальше.

Старуха неторопливо пошла, куда показал.

— Не везет нам сегодня, — сказал Максим весело на улице, — везде скандалы. Как говорится: «И всюду страсти роковые и от судеб защиты нет». Ну что ж, пошли в дом твой замечательный. Надо же когда-нибудь его обживать.

В прихожей пахло тройным одеколоном и нехорошо прокисшими окурками. Максим толкнул первую дверь, вошел в темную комнату. В окна смотрела огромная луна. Яркой желтизной своей, зеленоватыми тенями напомнила желток круто сваренного яйца. Высоко на сопке праздником светился «Теремок». Максим зажег зажигалку, отыскал выключатель. Голая лампочка осветила казенную мебель, еловую с красной обивкой, отставшие по углам обои в широкую серебряную полоску.

«Пора домой», — подумалось вдруг.