Маргарита Оду - Мари-Клэръ

Я увидѣла, какъ она показала на дверь, и вышла во дворъ.

Тамъ, по ту сторону аллей, я увидѣла кухни.

Сестра Дэзирэ, высокая и прямая, ждала меня у двери. Я видѣла только ея бѣлый монашескій уборъ и черное платье и подумала, что она старая и сухая.

Мнѣ захотѣлось убѣжать, стоило только пробѣжать до воротъ, сказать Красивому-Оку, что я приходила съ визитомъ, она выпуститъ меня, и все кончено.

Но вмѣсто того, чтобы итти къ воротамъ, я направилась къ постройкамъ, гдѣ протекло мое дѣтство.

Я не знала, зачѣмъ я туда иду. Но не могла удержаться, чтобы не пойти. Я чувствовала уже усталость и хотѣла бы надолго заснуть.

Старая скамейка стояла все еще на своемъ мѣстѣ; я смела съ нея рукой снѣгъ и сѣла, прислонясь къ липѣ, какъ сидѣлъ когда-то священникъ.

Я ждала чего-то и сама не знала, чего. Я взглянула на окно комнаты сестры Мари-Любови.

На немъ уже не было красивыхъ кисейныхъ занавѣсокъ, но какъ бы оно ни походило на другія окна, я всетаки отличила бы его; густыя коленкоровыя занавѣски висѣли на всѣхъ окнахъ, не безобразя ихъ, но этому окну онѣ придавали видъ лица съ закрытыми глазами.

Ночь начала спускаться на аллеи, и огни зажигались въ залахъ.

Я хотѣла встать съ лавки; я думала: „Красивое-Око откроетъ мнѣ ворота“…

Но тѣло мое было словно разбитымъ, и мнѣ казалось, что широкія и жесткія руки тяжело легли на мою голову… эти слова все приходили мнѣ на память, и я какъ будто произносила ихъ громко: „Красивое-Око откроетъ мнѣ ворота“…

Но вдругъ кто-то съ чувствомъ жалости въ голосѣ сказалъ возлѣ меня:

— Прошу Васъ, Мари-Клеръ, не сидите на снѣгу!

Я подняла голову: предо мной стояла совсѣмъ молоденькая монахиня, съ такимъ красивымъ лицомъ, какого я раньше никогда не встрѣчала.

Она наклонилась, чтобы помочь мнѣ встать, и, такъ какъ я съ трудомъ держалась на ногахъ, подала мнѣ руку, говоря:

— Опирайтесь на меня.

Я тотчасъ же увидѣла, что она ведетъ меня къ кухнѣ, широкая стеклянная дверь которой была ярко освѣщена.

Я больше ни о чемъ не думала. Мелкій и жесткій снѣгъ кололъ мнѣ лицо, и я чувствовала нестерпимый жаръ въ вѣкахъ. Войдя на кухню, я узнала двухъ дѣвушекъ, которыя стояли предъ большой квадратной печкой.

Это были Вероника-Жеманная и толстая Мелани, и мнѣ показалось, что я слышу голосъ сестры Мари-Любови, которая называла ихъ такъ.

Только толстая Мелани кивнула мнѣ, когда я проходила, и я вошла съ молодой сестрой въ комнату, освѣщенную ночникомъ.

Большая бѣлая занавѣска дѣлила комнату на двѣ части.

Сестра усадила меня на стулъ, который она взяла изъ-за занавѣски, и ушла, не сказавъ ни слова.

Немного спустя, вошли толстая Мелани и Вероника-Жеманная постлать чистое бѣлье на маленькую желѣзную кровать, которая стояла около меня.

Когда онѣ кончили, Вероника, избѣгавшая смотрѣть на меня, обернулась ко мнѣ и сказала, что никто не думалъ, что я вернусь. Она говорила тономъ презрѣнія, какъ будто упрекала меня въ чемъ то постыдномъ.

Толстая Мелани сложила руки подъ подбородомъ. Она все еще наклоняла голову на сторону, какъ тогда, когда была маленькой.

— Я очень довольна, что тебя поставили на кухню, сказала она съ привѣтливой улыбкой.

Потомъ оправила кровать и добавила:

— Ты займешь мое мѣсто, это я здѣсь спала.

— Тамъ спитъ сестра Дэзирэ, сказала она понизивъ голосъ и указывая пальцемъ на занавѣску.

Когда онѣ вышли, затворивъ за собой дверь, я подошла къ кровати.

Эта большая бѣлая занавѣска пугала меня. Мнѣ казалось, что въ глубинѣ ея складокъ, не освѣщенныхъ ночникомъ, мелькаютъ какія то тѣни…

Звонъ обѣденнаго колокола отвлекъ мое вниманіе въ другую сторону. Я узнала звуки его и машинально считала удары.

Потомъ возстановилась тишина, и молодая сестра снова вошла въ комнату. Она принесла мнѣ чашку дымящагося бульона.

Она подняла занавѣсъ и почти тѣмъ же тономъ, что Мелани, сказала мнѣ:

— Эта вотъ Ваша комната, а вотъ эта — моя.

Я тотчасъ же совершенно успокоилась, увидя, что у нея такая же маленькая кровать, какъ у меня. Я стала догадываться, что предо мною сестра Дэзирэ, но я не рѣшалась вѣрить этому и спросила ее.

Она утвердительно кивнула головой, подсѣла ко мнѣ и, повернувъ лицо къ свѣту, сказала:

— Вы, кажется, не узнаете меня!

Я посмотрѣла на нее молча.

Нѣтъ, я не узнавала ее, я даже была увѣрена, что никогда не видѣла ее, такъ какъ не допускала, чтобы можно было забыть ея черты, увидѣвъ ихъ хотя одинъ разъ.

Она сдѣлала смѣшную гримаску и сказала: