Эми Фридман - Два лета

Я кликаю на профиль Хью, будто это может дать мне подсказку. На последней фотке, размещенной несколько минут назад, окно гостиничного номера, выходящее на белый купол Капитолия. «Проснулся посреди ночи в столице и пишу плохие стихи. Как и завещали отцы-основатели», – говорится в подписи.

Я улыбаюсь. Раньше не замечала у Хью чувства юмора. Я вообще его плохо знаю. Интересно, что он сейчас делает в Вашингтоне, Ди-Си? И тут я набираюсь храбрости и, поставив лайк под его фоткой, пишу: «Ты там с президентом собрался встречаться, что ли?» Я откинулась на спинку стула. И горжусь собой – и сама не верю в реальность происходящего. Но знаю, что теперь, увидев Хью, уже не буду, как раньше, смущаться и пугаться.

Через секунду под моим комментарием появляется ответ. У меня внутри все замирает. Хью ответил! Получается, он в сети прямо сейчас, по ту сторону океана. «Ха-ха, не совсем, – пишет он. – Я с родителями приехал, скукотища. У тебя, похоже, лето проходит гораздо интереснее?..» Я улыбаюсь во весь рот. Хоть это и невозможно, я как-то общаюсь с Хью Тайсоном. И у меня получается! Я могла бы продолжить, ответив на его комментарий. Но решаю, что пока хватит. Во мне зарождается надежда. Может, мы с Хью продолжим разговор в Хадсонвилле. Лично. Так, пожалуй, будет даже лучше.

Все еще широко улыбаясь, я выхожу из инстаграма и по привычке заглядываю в почту. Одно непрочитанное письмо, отправлено вчера. От Руби. «С днем рождения, лапочка. Надеюсь, ты волшебно проводишь время во Франции. Прости, что я этим летом не слишком часто выхожу на связь. В глубине души мне кажется, нам полезно побыть на расстоянии. Не знаю. Но мне тебя не хватает. Нам надо будет столько всего друг другу рассказать, когда ты вернешься. Люблю тебя, Руби».

Я выдыхаю. Только вчера я подумала, что вдали от Руби обрела чувство свободы. Теперь понятно, что она испытывает то же самое, и это объясняет все происходящее со Скай-Остином-Генджи – ее новую жизнь – в инстаграме. Но старой обиды у меня больше нет, даже при том что Руби написала в конце не «люблю тебя дважды», а просто «люблю тебя». Наверное, это нормально. И при чем тут вообще «дважды»? Может, это что-то значило, когда мы были маленькие, но не каждой традиции суждено выдержать испытание временем.

Я закрываю ее письмо. Ответить пока не могу: сначала нужно переварить то, что написала она. Сейчас моя голова занята другим. Позвоню ей, когда вернусь и заряжу телефон. Тогда и расскажу про отца и про Элоиз. Про то, что целовалась с мальчиком и что переписывалась в инстаграме с Хью Тайсоном. Обо всем расскажу.

Мысли перескакивают с Руби на Хью, потом на Жака, с Элоиз на папу, пока я, пройдя по притихшему дому, выхожу на улицу. Босиком иду по мокрой траве в саду и толкаю скрипучую дверь сарая. Неужели только вчера я сделала здесь свое открытие? А кажется, будто это было целую жизнь назад. Как же я повзрослела.

Папа сидит за письменным столом, на котором теперь – благодаря мне – порядок, и перебирает старые бумаги. В пальцах зажата горящая сигарета, а это грозит пожаром. Ну и ладно. Пусть хоть дотла сарай сожжет.

– Здравствуй, Нед, – холодно говорю я, приблизившись. Новое обращение звучит непривычно. Он же папа.

Но это производит нужный эффект. Он резко вскидывает голову и моргает.

– Ох, Саммер, – хмурясь, отвечает он. Кажется, тоже постарел за один день.

– Я просто хотела сообщить, – говорю я, переминаясь с ноги на ногу на холодном полу сарая, – что уезжаю в Хадсонвилл. То есть сначала надо перезвонить маме и выяснить, какие есть рейсы, и потом…

– Солнышко, – говорит папа и тушит в пепельнице на столе сигарету. Он протягивает руку, как будто хочет взять мою, но я отхожу на шаг.

– Не называй меня, пожалуйста, солнышком, – говорю я, глядя на него. Почему я раньше не замечала, как меня раздражало это прозвище, каким пустым и бессмысленным оно всегда казалось.

Папа поднимает брови, будто не узнает меня.

– Я… хорошо, – бормочет он. – Я бы не хотел, чтобы ты называла меня Недом, но… что поделаешь…

– Что поделаешь? – повторяю я, дрожа. Я наконец-то выпускаю на волю все – всю боль, весь гнев. – Ты можешь быть честным. Ты можешь не врать и не обманывать. – Я давала себе слово не плакать, но проклятые слезы уже подступают к глазам.

– Солн… – Он сам себя обрывает и мотает головой. – Саммер. Послушай. Я прошу прощения. Я все понимаю. – Он поднимается из-за стола, держа в руке сложенный листок бумаги. Адамово яблоко ходит вверх-вниз. – Я плохо поступил с тобой и с твоей мамой. Но чего я совершенно не хотел – это обидеть тебя. Или ее.