Эми Фридман - Два лета

Сделка завершена, Жак широко улыбается мне.

– Родителям в кафе не хватало некоторых ингредиентов, – объясняет он, – и они послали меня сюда, понимаешь?

Он в форме официанта, но белая рубашка помята и не заправлена, а черный галстук развязан и болтается на шее. Но почему-то из-за этого Жак кажется еще симпатичнее, чем в прошлый раз.

– Понимаю, – это все, на что я способна.

Жак довольно усмехается.

– Alors, Саммер, – говорит он, когда мы вместе отходим от прилавка с оливками. Наши руки соприкасаются, и это похоже на электрический разряд. – Ты так и не позвонила мне насчет уроков французского. – Тон игривый, глаза блестят. – Где же ты была?

Снова сердце бьется чаще.

– У меня… – Не хочется объяснять, что мне раньше не приходилось звонить мальчику. – У меня нет своего мобильника, – наконец выдаю я слабое объяснение. И рассказываю, что мой сотовый здесь не работает, а Жак говорит, что в магазине TABAC можно купить временный телефон и сим-карту. Благодарю его за совет, хотя и почувствовала себя отдохнувшей из-за того, что осталась без телефона (это после того как завершилась ломка).

– Где же был ты? – отвечаю я вопросом на вопрос, когда мы идем мимо прилавка с подсолнухами. Но тут же закусываю губу: как бы это не раскрыло факта моих периодических прогулок мимо Café des Roses в попытке «случайно» наткнуться на него.

Жак смеется, проводит рукой по взъерошенным черным волосам.

– А-а, мы с семьей на несколько дней уезжали из города, – отвечает он. – Ездили в Антиб, на Лазурный берег. Ривьера. Знаешь, где это?

– Да! – восклицаю я, вспомнив свой путеводитель по южной Франции. – То есть не то чтобы знаю это место, – поправляюсь я, снова краснея; Жака это забавляет. – Я там никогда не была. Но читала о Ривьере. Хочу когда-нибудь туда съездить.

– Oui? – Жак понимает бровь.

Меня охватывает ужас: вдруг он подумает, что я предлагаю ему туда меня отвезти. Пойти с Жаком на пляж, в купальнике? Эта мысль вызывает у меня желание заползти под прилавок с баклажанами, мимо которого мы идем.

– Я много куда хотела бы поехать, – продолжаю болтать я, вспоминая подчеркнутые места в путеводителе. – Например, в Авиньон, где находится папский дворец. И в Камарг, где можно увидеть диких лошадей… – Я уже сама похожа на путеводитель. – Ой, и главное – галерея «Прованс», до которой отсюда совсем близко, правда?

– Да, недалеко, – говорит Жак, пока мы обходим семью из четырех человек, которые пробуют салями у прилавка с мясными деликатесами. Жак смотрит на меня, на губах играет улыбка. – Pourquoi? [45] Почему (фр.). Почему «самое главное»? – спрашивает он.

Размышляю, не сказать ли просто, что я люблю искусство и жаль приехать во Францию и не посетить музей. И все это в общем-то правда. А более глубокая, более реальная правда о моем портрете и об отце – не будет ли она хвастовством? Я выбираю нечто среднее.

– Там есть картина, которую я очень хочу увидеть, – объясняю я, глядя на свои вьетнамки. – Картина, м-м, моего отца. Он художник.

Это производит впечатление на Жака.

– Vraiment [46] В самом деле (фр.). художник? Это круто, – говорит он, растягивая «у», акцент у него очень милый. – Твой отец француз?

Мотаю головой, мы проходим мимо прилавка с приправленным зеленью козьим сыром.

– Он американец, но живет в Париже, а лето проводит в Ле-дю-Шеман. – Я вдруг понимаю, что Жак мог слышать о папе или знать, что он тут живет. – Нед Эверетт, – отваживаюсь я.

Жак, улыбаясь, добродушно пожимает плечами.

– Боюсь, не знаю ни одного современного художника. Впрочем, они часто выбирают Прованс. Наверное, тут хороший свет. – Он поднимает повыше контейнер с оливками, в мягких солнечных лучах они отливают золотом.

Я киваю, снова пожалев, что нет камеры.

– Как Поль Сезанн и Винсент Ван Гог. – Я уже трясусь не так, как несколько минут назад: теперь я в своей стихии, художников я знаю.

Жак кивает в ответ, темно-синие глаза блестят, в них мелькает интерес.

– Так ты, Саммер, значит, гостишь у папы?

От пристального взгляда я снова начинаю смущаться.

– Вроде того, – отвечаю я, надеясь избежать разговора про Берлин. – Я остановилась в его доме на Рю-дю-Пэн.

Ой. Я съеживаюсь, готова провалиться сквозь землю. Вдруг Жак подумает, что я приглашаю его в дом отца? Ведь только немного расслабилась и перестала в разговоре с парнем чувствовать себя полной идиоткой…

– Кафе моих родителей в эту пятницу не работает, – говорит Жак и останавливается, чтобы рассмотреть гору персиков. Наверное, решил сменить тему, что меня радует. – Le quatorze juillet, прости, Четырнадцатое июля. День взятия Бастилии. Ну знаешь, День независимости Франции? Как Четвертое июля у вас.