Эми Фридман - Два лета

Она сверлит меня взглядом, на смертельно бледном лице плотно сжатые губы. Когда она решительно направляется в мою сторону, меня охватывает ужас. Солнечный свет падает на ее золотистые локоны и отделанное кружевом белое платье, и от этого у нее обманчиво ангельская внешность. Я обхватываю колени и изо всех сил прижимаю их к груди, стараясь съежиться в комок. Исчезнуть.

– Что ты здесь делаешь? – Элоиз нависает надо мной и настойчиво требует ответа; несмотря на страх, я не могу не заметить, как легко она переходит с французского на безупречный английский, мне немного завидно. – Ты подслушивала? – допытывается она с выпученными глазами. – Ты шпионила за нами?

Ну, хорошо, наверное, я чуть-чуть шпионила, но не нарочно. Я смотрю на возбужденное лицо Элоиз и осознаю, что у меня есть все основания здесь находиться. Во мне вспыхивает праведный гнев. Это дом моего отца! Возможно, я растеряна и сбита с толку, и мой единственный друг в стране – Бернис, женщина из булочной, но это не значит, что какой-нибудь буллер может подмять меня под себя. Так ведь?

Я гордо поднимаю голову и, крутя плетеные браслеты на руке, думаю о Руби. Потом вспоминаю о Скай Оливейре, и это подогревает мою решимость. Поднявшись на ноги, встаю в полный рост, а я сантиметров на пять выше Элоиз.

– Я первая сюда пришла, – говорю я и сама удивляюсь твердости в голосе. Указываю на коробки. – Я занимаюсь отцовскими эскизами. Ты появилась ни с того ни с сего вместе со своими непонятными разборками. – Я сцепляю руки, потому что они дрожат.

Элоиз густо краснеет и резко опускает голову, смотрит на коробки. Когда она поднимает на меня лицо, ее глаза без видимой причины снова наполняются слезами. Может, она относится к тому типу людей, которые при всей своей жестокости на удивление тонкокожие: они портят жизнь другим, но сами такого отношения вынести не могут.

– Неправда, – огрызается она. – Все наоборот.

Я в растерянности морщу лоб. Лицо у меня пылает, в горле ком. Но это больше злость, чем обида. У меня накопилось столько всего: необходимость врать маме, недавние странности в отношениях с Руби, одиночество всей прошедшей недели…

– Не знаю, о чем ты, – выпаливаю я. – И не понимаю, что ты имеешь против меня. – Элоиз моргает, да я и сама потрясена. Не привыкла высказывать вслух, что думаю. Но продолжаю, будто это и впрямь новая Саммер – та, что убрала папин стол. – С самого первого дня, – я вижу себя как бы со стороны, – я слышу от тебя одни грубости, а ведь я тебе ничего плохого не сделала.

Я еще крепче сцепляю руки. Элоиз слегка приоткрывает рот, но я не могу определить выражение ее лица. Удивление? Злость? Сожаление? Возможно, все вместе. Трудно допустить, что она извинится. Но прежде чем Элоиз успевает ответить, к нам спешит Вивьен, она машет руками, словно пытаясь отмахнуться от негатива.

– Pardon… прости, Саммер, – говорит она и с волнением переводит глаза с меня на Элоиз. – Я не знала, что ты в студии. О чем… о чем вы тут говорите? – Голос у нее сдавленный, она крепко сжимает в руках кисть.

– Вообще-то я уже собиралась уходить, – говорю я, и это правда.

Я опять вся дрожу и хочу поскорее оказаться подальше от Элоиз, пока я не сорвалась и не потеряла самообладание, которое обрела каким-то волшебным образом.

– Извините, – бормочу я, переступая через коробки.

С сильно колотящимся сердцем я направляюсь к двери сарая. Месье Паскаль вернулся к рисованию, будто ничего не случилось. Я выбегаю в сад. Волосы лезут в глаза, я небрежно их поправляю. Из сарая доносятся голоса Вивьен и Элоиз, тихие и напряженные. Надеюсь, этим летом они надолго здесь не задержатся. Хотя дом и будет казаться жутко пустым, это все равно лучше, чем их таинственные разногласия.

Вздохнув, я прохожу через сад и открываю калитку. Меня перестало трясти, но голова еще кружится от редкого проявления смелости. Вытираю потные ладони о фиолетовую маечку, она тоже досталась мне от Руби.

Я замедляю шаг у входной двери дома, раздумываю, не зайти ли туда, чтобы послать письмо Руби. Можно ей описать, что произошло в сарае. Но тогда придется ответить на ее вчерашнее сообщение, а я пока не знаю как. Я хмурюсь и отшвыриваю камешек из-под вьетнамки.

Последнее письмо от Руби пестрило восклицательными знаками и заглавными буквами, там говорилось, что она и ОСТИН УИЛЕР теперь ВСТРЕЧАЮТСЯ. «В понедельник мы ходили в кино, и когда космический корабль садился на Землю 2.0, Остин перегнулся через коробку с попкорном и – да-да! – ПОЦЕЛОВАЛ МЕНЯ!!!! – написала она на одном дыхании. – Вот ОНО, малыш, – ЛЕТО, ЧТОБЫ ВЛЮБИТЬСЯ!!!»