Эми Фридман - Два лета

Хорошо, что она не спросила, случилось ли что-нибудь. Это и так ясно. Я мотаю головой – нет настроения рассказывать. Я бездумно уставилась на свой напиток. Наверное, за всю свою жизнь я выпила в «Лучше латте» сотни мокко со льдом. Этот на вид такой же, как и все предыдущие: идеальный завиток взбитых сливок плавает на поверхности темно-кремовой жидкости. Однако – нет. Этот другой. Его я выпью после того самого разговора с Руби. Выпью с другими чувствами.

Я вспоминаю домашнее задание, и ко мне приходит вдохновение. Достаю из рюкзака камеру и подношу ее к глазам. Сначала вижу одну темноту: на объективе крышечка. Снимаю ее и ловлю в объектив мокко со льдом. Я еще плохо умею обращаться с камерой. Но мне все же удается сделать кадр: «другой» мокко крупным планом.

– Хорошо сработано, студент, – говорит тетя Лидия, и я опускаю камеру.

Я настолько погрузилась в съемку мокко со льдом, что забыла про тетю. Она улыбается мне, я отвечаю полуулыбкой. Боковым зрением замечаю: Скай поднимается из-за столика. Она посылает Остину нарочитый воздушный поцелуй – буэ! – и торопливо выходит на Грин-стрит, хвост раскачивается в такт шагам. Остин остается сидеть в ожидании Руби, он, как зачарованный, смотрит в телефон.

Я перевожу взгляд на тетю Лидию и встречаюсь с ее открытым, сочувствующим взглядом. Она не стала выпытывать у меня, что случилось. Кажется, с ней было бы легче поделиться, чем, скажем, с мамой. А теперь еще и легче, чем с Руби. Тетя Лидия никогда не была замужем, зато у нее было много романов. Она наверняка кое-что понимает в мальчиках и знает, что такое разбитое сердце. Жаль, что не могу рассказать ей о Хью, о Рен. О Руби, об Остине, о Скай. Жаль…

– Жаль, что я не во Франции.

Слова вырываются прежде, чем я успеваю их осознать. Прежде чем успеваю осознать, что именно это заставляет меня грустить. Это и случившееся сейчас у нас с Руби. Если бы я была во Франции, ничего бы у нас с Руби не произошло. Так ведь?

Тетя Лидия кивает.

– Конечно, жаль, – говорит она тихо и делает глоток «Черного глаза июля». – Несправедливо, когда у тебя выбивают почву из-под ног.

Несправедливо. Вот именно. Это слово еще никто не произносил: ни мама, ни Руби, ни папа. Меня охватывает ярость, она вспыхивает, будто от зажженной спички. Кивком головы я соглашаюсь с тетей.

– Отец позвонил, когда я стояла у выхода на посадку. – У меня пылает лицо. – За секунду или за минуту до того, как я села в самолет. – Я обхватываю руками свой мокко со льдом, сжимая пластиковый стакан с такой силой, что могу его просто смять. – Типа, довожу до твоего сведения, дорогая доченька, что тебе надо сидеть дома, поняла? – Впервые за последние шесть дней мне не хочется плакать; наоборот, осознав абсурдность ситуации, я коротко смеюсь.

Тетя Лидия в ответ слегка улыбается.

– Я знаю, – тихо и мягко говорит она. – Мама мне рассказала. Я очень сожалею, Саммер. – Она опускает глаза на кубики льда в стакане, по ее лицу пробегает тень недовольства. – Должна сказать, твой папа вообще мастер делать неожиданные сюрпризы…

Она замолкает и прикладывает ладонь к губам, будто стараясь не дать вырваться наружу остальным словам. Я подаюсь вперед, во мне пробуждаются одновременно любопытство и страх. Почему в моем присутствии никто не желает заканчивать свои мысли?

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. – Папа когда-то уже делал что-то похожее?

Мой папа – просто мастер все отменять. Еще до развода ему ничего не стоило не прийти на школьный спектакль или на родительское собрание, потому что надо было задержаться на день во Франции или возникли неожиданные обстоятельства, так что «прости, пожалуйста, солнышко». В его теперешнем поступке вообще-то нет ничего неожиданного. Но почему-то мне кажется, что тетя Лидия имеет в виду другое.

Тетя какое-то время, не отрываясь, смотрит на меня, затем мотает головой.

– Ну ты же знаешь, что на него в общем-то никогда нельзя было положиться, – быстро говорит она. Потом поднимается из-за стола, собирая салфетки в пустой стакан. – Ты только посмотри на часы! – добавляет она. Я думала, в реальной жизни люди так не говорят. Кроме того, я, как всегда, понятия не имею, который час. Сколько сейчас? Почти полдень?

– Мне нужно возвращаться в кампус, – объясняет тетя, ее щеки покрывает неровный румянец. – Ребенок, ты доберешься домой сама?

– Да-а, – отвечаю я, хотя мне все еще немного не по себе. – Я доеду на автобусе от Оленьего холма.

Я иду за тетей Лидией к выходу, мимо Остина, не глядя на него. И забываю обернуться к Руби за стойкой. Мысли кувыркаются в голове, как акробаты. «Неожиданные сюрпризы», – вертится в мозгу. Почему тетя Лидия сказала именно так? Что еще она собиралась сказать?