Регина Эзера - Их было три

"Грузят доски… — подумала она. — Хотела везти завтра к вечеру, а увозит ночью".

Куда везут? В чью-нибудь усадьбу? В лес? Что случилось? Илма не скажет… Почему завозят сначала в сарай Межакактов и только после этого увозят совсем? Доски, дрова, какие-то мешки…

Краденое!

А Илма?.. Илма в прошлое воскресенье купила себе часы, в шкафу лежат деньги на новый мотоцикл… Обещала купить Лиене туфли.

Она отказалась. Теперь, летом, ногам в старых резиновых ботах, перевязанных тесёмочками, было жарко, но она отказалась. Она не хотела… на такие деньги.

В тот раз, когда здесь был уполномоченный из милиции, Лиену так и подмывало сказать всё, свалить с себя тяжесть, нести которую уже нет сил, но в последний момент она удержалась. Господи, что она собиралась сделать — предать дочь!

Вот и теперь, видно, случилось что-то неладное, если Метра прискакал среди ночи. И сердце её испуганно билось — только бы с Илмой не случилось ничего плохого. С Илмой, в чьей несчастливой жизни повинна и она.

"Хоть бы всё кончилось хорошо!" — думала Лиена, с немой мольбой обращаясь неизвестно к кому, сама не зная, какой смысл она вкладывает в это слово "хорошо".

Несколько дней после этого Илма ходила очень встревоженная. Как-то вдруг посреди дня, прибежав из лесу, стала расспрашивать Лиену, не приходил ли кто. Несколько раз пряталась в кустах, словно волчица, следя за своим домом. Но как обычно в Ме-жакактах царила сонная тишина. Раз она увидела Лиену, копавшуюся в огороде, в другой раз Лиена пасла скот на опушке леса. Если бы возле Лиены была собака, она бы, конечно, заметила Илму, но сама Лиена не заметила дочь. Только Бруналя, подняв голову, посмотрела в её сторону.

А однажды, когда Илма уже собиралась покинуть засаду, она заметила мужчину. Он прошёл по двору Межакактов, потоптался там немного и, увидев Лиену, направился к ней. Затаив дыхание Илма старалась услышать разговор. Но до неё лишь изредка доносились отдельные слова. Она не могла уловить связи между ними, и потому слова казались загадочными. А всякая загадка может таить в себе опасность…

Лиена показывала незнакомцу рукой в сторону сарая. Незнакомец ушёл. Как только он скрылся из глаз, Илма вышла из кустов и поспешила к Лиене, окончательно перепугав её. О чём спрашивал мужчина и почему Лиена указала ему на сарай?

— На какой сарай? — изумилась мать. — Я показала дорогу на лесничество.

Но Илма не унималась: не показалось ли матери, что незнакомец подозрительно осматривал усадьбу и почему он так долго вертелся на дворе?

Лиена посмотрела на дочь взглядом, каким смотрят на безнадёжно больного, и тихо проговорила:

— Ты словно с ума сошла!

Выяснилось, что незнакомец приехал из Цесисского района и хочет наняться лесорубом. Лиена указала ему ближайший путь в контору.

Илма долго не могла успокоиться.

Вечером, в сумерках, запирая хлев, Лиена заметила, что кто-то ходит возле большой яблони. Это была антоновка, плоды её созревали только к концу сентября, дерево было старое, с дуплом, которое Фредис всё собирался залить цементом. Вряд ли кому придёт в голову срывать совершенно зелёные и жёсткие яблоки.

Лиена незаметно подошла поближе. Илма.

— Что ты здесь делаешь?

На землю вдруг упал небольшой завёрнутый в пергамент пакетик.

— Как ты меня напугала! — Оправившись от страха, Илма нагнулась за свёртком.

— Что там?

— Тише! — зашипела Илма. — Я завернула деньги. Тогда, ночью, спрятала…

Лиене не надо было спрашивать, когда, какой ночью и куда Илма спрятала деньги. В сером стволе дерева разинутой пастью темнело дупло.

— …а сейчас мне нужны две-три сотни. Заплатить портнихе и купить туфли. Скоро день рождения Гундеги.

Пошелестев бумажками, она сунула свёрток назад в дупло.

— Почему ты хранишь деньги не дома, а здесь? — Лиена показала на яблоню.

— Ах, вот что… — Илма натянуто улыбнулась. — В лесничестве комиссия.

— Разве эта комиссия зарится на твои деньги? — спросила Лиена с упорством старого человека.

— Ах, ничего ты не понимаешь! — уклончиво бросила дочь, направляясь к дому. Мать медленно пошла за ней.

"Как собаку…" — подумала она и, как ни странно, не почувствовала обиды. После той мучительной бессонной ночи, полной горьких упрёков самой себе, в Лиене появилось какое-то равнодушие. Оно, точно завеса, отделяло её от окружающего мира, погасило яркость его красок и в то же время защищало от новой боли.

Гундега возилась на кухне со старым велосипедом. Она нашла его на чердаке в углу, где он стоял, покрытый многолетней пылью. Протерев велосипед сырой тряпкой, она обнаружила, в каком жалком, безнадёжном состоянии он находится. Мало того, что он был без шин, вся рама оказалась перекошенной, спицы сломаны, одна из педалей болталась, точно вывихнутая. Велосипед отслужил своё, и, видимо, никакая сила не в состоянии была вернуть его к жизни…