Язмурад Мамедиев - Родная земля

Солнце шло в зенит, тени становились короче.

Но Керим, погруженный в свои думы, не замечал ничего вокруг.

Когда ехал в родные места, думал навестить многих дорогих сердцу людей, — знал, что вряд ли увидит их еще. Но теперь, узнав горькую новость, решил ни к кому не заезжать, не до того стало. Все прежние мысли и заботы вмиг отлетели прочь. Каждый шаг верблюда отдавался в затуманенном горем и ненавистью мозгу только одним — единственным словом — Чары, Чары, Чары…

Проплывали мимо зеленые карты полей, темные юрты, серые шубы отар, одинокие колодцы, — он не запомнил ничего. Чары, Чары, — били о землю тяжелые верблюжьи ноги, и пыльные версты разматывались за спиной, соединяя прошлое и близкое, неведомое будущее…

И вдруг — словно ударился грудью о невидимую веревку. Гулко застучало сердце, жарким потом омыло лицо.

Гульяка для Зибы! Он забыл купить гульяка для своей Зибы!..

Керим натянул повод, торопливо заворачивая верблюда.

Теперь мысли его раздвоились. По-прежнему он помнил о Чары, о своем долге отомстить за него, но на фоне этих тягостных размышлений возникла новая, радостная, как песня бахши на тое, мелодия — Зи-ба, Зи-ба. Она ширилась, росла, заполняя душу, и Керим с удивлением и тревогой думал: как это может соседствовать в одном человеке радость и скорбь? Может быть, он плохой друг, если способен сейчас мечтать о любимой?..

Но, видно, такова жизнь. Праздники и поминки чередуются в ней извечно, и даже в свой последний час человек надеется и верит в близкое счастье. И любовь в конце концов — не только спутница свадеб. Она дает человеку крылья на всю жизнь, — если ты любишь по-настоящему, конечно.

Так пусть же звучит в душе песня любви! Она не помешает ему выполнить свой долг перед другом.

Геок-усса [34] Усса — мастер. жил в небольшом поселке возле самого города. Слава его разошлась далеко от берегов Мургаба, и в заказчиках у него недостатка не было. А когда человек имеет работу и не слоняется из угла в угол, проклиная свое ремесло, у него исчезает суетность и на смену ей приходит то мудрое спокойствие, без которого на земле нельзя сделать ничего стоящего.

Керим привязал верблюда к дереву и вошел в мастерскую; сощурясь, стал вглядываться в неясный со света полумрак, наполненный запахами каленого железа, горячей золы и еще чего-то прогорклого, незнакомого.

— Входи, входи, добрый молодец, — раздался хрипловатый, с басовитыми перекатами голос из глубины. — Входи, садись.

Керим разглядел невысокого, старого человека в очках с металлической оправой. Длинный фартук закрывал его спереди почти до самых сапог.

Почтительно поздоровавшись, соблюдая восточный этикет, Керим справился о здоровье, о семье, о делах, присел у стены.

Теперь, когда глаза привыкли, он разглядел и поджарую, сухую фигуру мастера, раздувающего мехом огонь в горне, и всю мастерскую, заваленную железным хламом.

Геок-усса только раз бросил на парня изучающий взгляд сквозь очки и продолжал заниматься делом. Сняв с полки жестяную коробочку, он подошел к окну, стал копаться в ней, побрякивая. Видя, что гость не решается заговорить, он сдвинул на кончик носа очки и, глядя поверх их, предложил:

— Я вижу, ты издалека. Зайди в дом, хозяйка угостит тебя чаем, отдохни. А то ведь у ремесленников, как и у вас, чабанов, свободного времени не бывает — с утра до ночи дела…

Керим встрепенулся, подивившись, как это мастер узнал, что он чабан, сказал торопливо:

— Спасибо, усса-ага, но я не могу отдыхать, очень спешу. Если вы не откажете и сделаете то, что мне надо, я сразу же уеду.

— Так, так, — сказал старый мастер, откладывая коробку и вытирая руки о фартук.

— Что же привело тебя ко мне?

Чуть смутившись, потупив взор, Керим сказал негромкое:

— Гульяка нужна, усса-ага. — И, набравшись храбрости, пояснил: — Только необычная, такая, чтоб ни у кого больше не было.

— Так, так, — повторил Геок-усса, и в его голосе послышался смешок. — Значит, необычная гульяка… Гм… А знаешь ли ты, что настоящий мастер каждую вещь старается сделать не похожей на все предыдущие? Если бы я не знал тебя, то мог бы, пожалуй, обидеться.

Керим чуть не подскочил.

— Как, вы меня знаете? Но ведь я же впервые…

— Ты же сын Халмурада? — спокойно спросил мастер. — Вот только имя твое позабыл, стар стал…

— Керим! — вскричал обрадованный юноша. — Меня зовут Керим!

— Ну, да, конечно, — кивнул мастер, сиял очки, подул на стекла, стал протирать тряпочкой. — Знавал я твоего отца, доброй души был человек. И смелый. А ты, я слышал, у Атанияза работаешь?