Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Не надо об этом, Набат, — попросил Керим.

— Ты не обижайся, а только я прямо скажу: лучше тебе не смотреть в ее сторону. Не пара она тебе. И бай никогда не смирится с этим, не отдаст единственную дочь за простого чабана. Не будь глупцом, Керим, отойди от них, а то не миновать беды.

"Эх, знала бы ты, сестра, — подумал Керим, — что баи затеяли…" Но открыть эту тайну он не мог, как и не мог отказаться от своей горькой любви. И он сказал с поразившей Акнабат страстностью:

— Я все равно не останусь, ты же знаешь… И про Зибу не говори плохо: для меня она все — и свет и надежда, и радость… Я жизнь за нее отдам, не задумаюсь, — если случится такое. Ты не осуждай меня, сестра. И еще одно зовет меня в дорогу — память о Чары. Я узнаю, что там произошло, я отомщу за друга.

И уже выводя из загона верблюда, он закончил:

— Ты еще услышишь обо мне. Но что бы ни говорили, всегда знай: бесчестно твой Керим не поступит. Прощай!

Белый верблюд, унося Керима, растаял в предрассветной хмурой сини. Глядя ему вслед, Акнабат зябко поежилась, подумав, что брату предстоят еще нивесть какие испытания и что, может статься, и он, как Чары, сложит горячую голову в глухой безответной степи. Она всхлипнула и, прижав концы платка к затуманившимся глазам, прошептала: — "Храни его, аллах, не дай споткнуться на трудном пути, отведи вражью руку"…

Зиба стояла в юрте и глядела в смотровое оконце, как чабаны и чолуки с громкими криками и свистом выгоняли из кошар овец и ягнят.

День только занимался. Парной туман наползал из-за холма, и все вокруг казалось не резким, смазанным. А тут еще пыль, поднятая тысячами копыт, стлалась в безветрии над землей, медленно оседая, щекоча ноздри.

Потирая заспанные глаза и позевывая, Зиба отошла от оконца. Голова была тяжелая, как после бессонницы, и девушка потуже — аж заныло в висках — стянула платок.

Вошла Огульхан, мельком глянула на дочь, проворчала:

— Целыми днями сидишь в юрте — зеленая стала. Вышла бы, пока не жарко, прогулялась…

— Ай, мама, там только пыль глотать.

Огульхан подошла к ней, взяла за плечи, заглянула в глаза, спросила участливо и тревожно:

— Ну, что с тобой, откройся матери? Нельзя же так — молчком. Если болит что — позаботиться надо. Измучилась я, на тебя глядя.

Зиба повела плечами, высвобождаясь, ответила устало:

— Да нет ничего… Пройдет.

— Я же все вижу, не обманывай мать, грех, — обиделась было Огульхан, но тут же снова стала ластиться: — Мы с отцом все сделаем. Ты только скажи, ничего не пожалеем. Света белого не видим из-за того, что ты страдаешь, доченька. Скажи, что нужно? Может, сердце болит?

И Зиба сказала вдруг грустно:

— Болит, мама.

Огульхан даже присела от неожиданности, отмахнулась, как от наважденья. Но тут же вскочила, засуетилась, бормоча:

— Ах, несчастье, ах, беда… Надо что-то делать. Тетушку Хаджат позвать — пусть заговорит проклятую болезнь, талисман даст…

— Не надо, мама! — взмолилась Зиба.

— Надо, доченька, надо. Ее ворожба очень помогает. Сейчас Халтач пошлю, живо приведет.

Это уже было сверх Зибиных сил, она кинулась к матери, обхватила, не пуская, повисла на плечах.

— Нет, нет! Не надо, мама!

Ее исступленный вопль испугал Огульхан. Она прижала дочь, стала гладить, успокаивая:

— Ну, хорошо, хорошо, не надо — так не надо. Еще что-нибудь придумаем. А все равно дочку свою ненаглядную вылечим, будет она снова прыгать, как козочка…

Зиба затихла у нее на груди.

— А, может, дохтура позвать, дочка? Говорят, русская где-то здесь появилась, уважительная такая. Думаю, глаз у нее не дурной, зла не сделает…

Эти слова удивили Зибу.

— Здесь — русский доктор? Женщина?

Огульхан с улыбкой кивнула, радуясь тому, что просветлела дочь лицом.

— Позови, мама!

— Конечно, позовем. Сейчас прямо и пошлю людей. Кто их знает, может, и впрямь поможет.

Успокоенная Зиба прилегла и незаметно снова уснула.

Уже после полудня она услышала крики мальчишек, подошла к оконцу и замерла в трепетном удивлении — между юртами в сопровождении босоногих ребятишек шла с чемоданчиком в руке Наташа. Огульхан, выбежавшая навстречу, суетливо стала приглашать доктора, под руку ввела в юрту.

Наташа тоже узнала Зибу, которая замерла у стены, зачарованно глядя на гостью.

— Здравствуй, Зиба!

Зибу словно ветром бросило ей на шею.

— Ой, Наташа!

Огульхан остолбенело встала у порога, ничего не понимая, только глазами бегала с одной на другую.