Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Ай, да что ты, маленький, что ли, — засмеялся Куллы, щеря поломанные, нечищенные зубы. — Вон за те хребты уйдем!

Атанияз презрительно посмотрел на него, но промолчал, заботясь лишь об одном — чтобы согласился Керим.

То, что без сомнений, легко, даже весело принял предложение Куллы, мало обрадовало бая. Терьякеш, безвольный, все растерявший, мечтающий лишь о буром комочке опиума, Куллы был прочно привязан к Атаниязу, потому что тот расплачивался с ним терьяком. Этот куда угодно пойдет, только помани. А вот Керим… Помог бы перегнать скот через границу, а уж на той стороне за все бы рассчитались…

— Это значит, за кордон уходить? — спросил Оразсахат, почесывая бороду, в которой застряли сухие былинки: он нащупывал их и осторожно вынимал, бросая на пол.

— Да, Оразсахат, — твердо, ставя на карту все, ответил Атанияз. — Наши святые завещали нам, если будет нужно, ради веры и землю предков покинуть и идти на новые места, туда, где мусульманин может оставаться мусульманином. В том, что предлагаю я, нет греха. И ворота рая распахнутся перед нами. — Он напряг память и нараспев, прикрыв глаза, прочитал из Корана: — "Вступившие в рай за свои деяния возвеселятся: они и супруги их в тени возлягут на седалищах; там для них плоды и все, что только потребуется".

Но Оразсахат не был очень уж чувственным, жизнь в степи научила его трезво смотреть на вещи.

— Значит, вот для чего кочевали мы от колодцев к колодцу, — покачал он головой, нащупывая в бороде очередную травинку. — Далеко же ты нас завел, Атанияз-бай, чтобы сообщить это!

Настроение Оразсахата не понравилось Атаниязу. "Таких не уговаривать надо, — злобно подумал он, — а прикрикнуть, как следует, враз бы стал шелковым". Но не время было для этого. И он сказал миролюбиво:

— Для тебя же лучше будет, Оразсахат. Получишь отару, это я тебе обещаю, — и будешь жить припеваючи, как бай. А здесь последнюю кошму у тебя отберут, в колхоз загонят, кто захочет, будет с твоей женой спать, с дочерьми. Подумай.

Пальцы Оразсахата запутались в бороде, замерли. И сам он сидел, не шелохнувшись, как бы прислушиваясь к чему-то. Потом тряхнул головой, сказал с неожиданной веселой решимостью в голосе:

— Ай, ладно, хозяин. Я все понял, поговорю с семьей, объясню, что к чему. Спасибо, надоумил.

— Ты не тяни, — напомнил бай. — Время не терпит, в дорогу собираться надо.

Уже стоя в дверях, Оразсахат ответил:

— Да сейчас все и решим. Мы себе не враги.

Через минуту было слышно, как он погонял своего ишака, — глухая дробь копыт таяла в ночи.

В юрте молчали. Атанияз не торопил Керима, решив, что говорил достаточно убедительно. Пусть пораскинет парень мозгами, сам поймет, что здесь оставаться незачем.

Мысли Керима метались, как искры над разворошенным костром. Сначала он хотел вскочить, бросить в лицо баю несколько резких слов и уйти. Как можно оставить все — родное село, знакомых, друзей, вот эти сожженные солнцем холмы, без которых жизни-то нет чабану!.. Но тут он подумал о Зибе, и словно камни привязали к его спине. Она уйдет с отцом, а он останется один и будет мучиться до конца дней своих, и умрет от тоски. Единственная радость для него на земле — Зиба. Расстаться с ней?.. А если они уйдут вместе — разве станет ему легче? Ведь все равно отец отдаст ее за богатого" не за чабана же… Керим будет рядом, а ласкать Зибу, называть своей женой будет другой… Нет, он не вынесет такой муки…

Но другой упрямый голос твердил ему: Зиба любит тебя, она будет твоей, она скорее сожжет себя, чем выйдет за нелюбимого.

Было от чего потерять голову.

Он молчал, и по лицу его видно было, как тяжело переживал он внезапно обрушившуюся беду.

Атанияз придвинулся к юноше, положил руку на его колено, заглянул в полные отчаянья, мятущиеся глаза, сказал отечески:

— Керим, сын мой, ни о чем не думай, положись во всем на меня. Слава аллаху, мы дружно жили все эти годы. И я не оставлю тебя, пока не сделаю крепким хозяином. Ведь ты один из моих детей.

Керим посмотрел на него задымленным мукой взглядом, и ему показалось, что Атанияз знает о его любви и не отталкивает, не бранит последними словами, а называет сыном. Надежда с новой силой колыхнулась в нем.

— Я всегда буду с вами, бай-ага, — проговорил он решительно.

Атанияз едва сдержал вздох облегчения, ответил с неподдельной теплотой в голосе:

— Я так и знал, сын мой.

Он поднялся, подошел к двери, откинул полог, крикнул в темноту:

— Зиба, дочка!

— Я здесь, отец, — раздался звонкий голос, от которого все запело в груди у Керима.