Агния Кузнецова - Много на земле дорог

«Откуда они здесь взялись? — напряженно думал Андрей. — А! Да они же совещались, думали о том, как полет ракеты совместить с существованием бога!»

— Почему ты здесь в такое время, Никонов? — спросил ректор.

Но Андрей не ответил. Бледный до синевы, с запавшими глазами, он повернулся к картине.

На фоне первозданной, чистой природы стоял Христос в белой одежде, босой. Губы его затаили усмешку, а глаза — живые, выразительные — смотрели с издевкой и без слов говорили: «Люди! Неужели вы верите в меня, никогда не существовавшего? Жалкие, несчастные люди, очнитесь!»

— Мерзавец! Ты осквернил лик сына господня! — взорвав ночную тишину, закричал ректор.

— Сын дьявола!.. Анафема!.. Смерти он достоин! — завопили на разные голоса духовные чины, размахивая кадилами и крестами.

Распахнув свои широкие черные рясы, как крылья, они со всех сторон двинулись на Андрея. И вдруг превратились в черных воронов. Испуганный, трясущийся, он бросился вон из комнаты, с диким криком промчался по коридору к лестнице. На мгновение он остановился и, перекинув ногу через перила, головой вниз кинулся в зияющий пролет.

Распахнув свои широкие рясы, как крылья, они со всех сторон двинулись на Андрея.

В клубе Университета дружбы народов проходил траурный митинг студентов из азиатских, африканских и латиноамериканских стран.

В большом зале около сцены, с левой стороны, висел огромный портрет Патриса Лумумбы. Вождь конголезского народа был изображен в своем рабочем кабинете, на фоне книг. Правая рука его лежала на своде законов, что было символично: он не марионетка, как иные приспешники колонизаторов, — он истинный вождь народа, его совесть и закон едины. Гордая посадка головы Патриса Лумумбы, его атлетические плечи, его волевое лицо с небольшой бородкой и усами, сосредоточенный взгляд умных глаз хорошо передавали облик этого человека.

Вокруг портрета были размещены венки с траурными черно-золотистыми лентами.

Зал был не просто переполнен — забит людьми. Студенты сидели на стульях, стояли в простенках между окнами, у дверей. Черные, желтые, белые лица, темно-агатовые, коричневые, серые, синие глаза в этот час выражали одно чувство — ненависть!

Вот на трибуну поднялся Иренсо. Его, представителя борющегося угандийского народа, встретили бурными аплодисментами.

— Я — Иренсо Нцанзимана, из далекой страны Уганда, — по-русски начал он и затем перешел на английский язык. — Убийство Патриса Лумумбы, Мполо и Окито потрясло людей Уганды. Пусть знают колонизаторы, что кровь благородного сына Африки Лумумбы и его соратников не пропадет бесследно. Она еще больше сплотит народы, усилит их гнев и волю к свободе.

Иренсо, протянув к залу сжатые в кулаки руки и напрягая голос, сказал:

— Великому делу освобождения всех стран и народов от колониального гнета отдадим все наши силы, всю нашу энергию, а если потребуется, то и жизнь!

Он сошел с трибуны, а по залу долго еще разносились возгласы:

— Бороться за свободу!

— За независимость народов!

Когда митинг закончился, молодежь устремилась на улицу. Колонна участников митинга, обрастая, увеличиваясь, направилась по улицам Москвы. Двое юношей-негров несли впереди колонны портрет Патриса Лумумбы.

Вот колонна вошла в тихий переулок на Арбате и остановилась у здания Бельгийского посольства. Над головами людей колыхались наспех написанные плакаты: «Проклятье убийцам Лумумбы!», «Близится конец колониализма!»

Иренсо поднялся на крыльцо посольства, нажал звонок.

— Требуем посла! — закричал он.

— Посла! Посла! — скандировали студенты.

Звонок был слышен даже на улице, но в здании посольства не проявлялось ни малейшего признака жизни. Шторы опущены. Тишина. Безмолвие.

Иренсо стучал в дверь кулаками, ему помогали другие студенты.

— Они спрятались! — вытирая вспотевшее лицо, кричал Иренсо. — Им нечего сказать нам.

— К ответу палачей! Долой колониализм! — гневно и страстно гудела толпа.

В воинской части шли усиленные занятия, и только через месяц Косте удалось получить увольнительную записку. К Вире ему не хотелось идти, он позвонил ей по телефону.

— Хэлло! — услышал он в трубку звонкий голос Виры. — Костя? Опять ты? Ха! Не думаешь ли ты начать со мной легкий флирт?

— Не имею ни малейшего желания, — откровенно ответил он. — Будь добра, скажи мне адрес Иренсо. И поскорее. Я говорю из автомата. Люди ждут.