Крис Краус - I love Dick

Я объяснила Уоррену разницу между мужчинами-монстрами и женщинами-монстрами. «Женщины-монстры принимают все близко к сердцу настолько, насколько это реально. Они изучают факты. Даже если отказ заставляет их чувствовать себя девочкой, которую не пригласили на вечеринку, им необходимо разобраться, почему это произошло».

Монструозность: «я» как машина. Капля , бездумно глотающая и набухающая, она ползет вдоль рядов супермаркета, впитывая тесто для блинов, варенье и вообще все, что есть в городе. Недальновидная и неудержимая. Ужас Капли – это ужас бесстрашия. Для того чтобы стать Каплей, требуется определенная сила воли.

Каждый вопрос, как только он сформулирован, становится парадигмой, в которой содержится его внутренняя правда. Нам стоит перестать отвлекаться на ложные вопросы. И я сказала Уоррену: я тоже собираюсь стать женщиной-монстром.

С любовью, Крис

Игл-Рок, Лос-Анджелес

6 июля 1995 года

Дорогой Дик,

на прошлых выходных я поехала в Морро-Бэй и впервые за двадцать лет закинулась кислотой. За ночь до этого мне снилась бедность. Неважно, что там говорят богатые, бедность не просто нужда, это гештальт , психологическое состояние.

Мне снилась Рене Мошер, художница-плотница-татуировщица. Она живет на севере штата Нью-Йорк, в городе Турман, в том же городе, в котором она появилась на свет. У Рене две взрослые дочери, которых она вырастила одна. Ей тридцать девять или около того, и во сне, так же как и в жизни, она выглядела старой и пугающей. Во сне мы были лучшими подругами, рассказывали друг другу все. Но когда я проснулась, невозможность этого – невозможность вернуться в юность, когда друзей выбираешь за то, кем они являются, а не за обстоятельства их жизни – испоганила мне настроение. Ты взрослеешь – и эссенциализм умирает. Ты есть твои обстоятельства. Через месяц у Рене изымают за долги дом, потому что она не платила налоги три года. Извещения копятся, иногда она их вскрывает. И какой смысл пытаться? Даже если она найдет способ заплатить, долги снова накопятся. Ей не на что содержать дом. Она переедет в трейлер. Она сдастся. Когда она устанавливала окно на кухне у меня дома, у нее в глазу лопнул капилляр. Доктор в клинике сказал, что причина в ее желчном пузыре. Это обошлось ей в шестьдесят долларов. Когда Рене заболевает, она не выходит на работу и теряет деньги. Бедняки не отправляют факсы, не нанимают адвокатов, не договариваются с округом Уоррен по поводу налоговых отчислений. Они болеют, они чувствуют себя сумасшедшими, они сдаются.

«Богачи – это просто бедняки с деньгами», – сказал мой принадлежавший к высшему свету начальник пятнадцать лет назад. Но это неправда. Существует целая культура бедности, и ее не понять.

Джон и Тревор с сентября путешествовали по Северному острову Новой Зеландии с группой стригалей из Уаирарапы. Работа была прибыльной, но тяжелой: начинаешь в пять утра и валишься с ног к пяти вечера, семь дней в неделю (если нет дождя). Всю весну Джон и Тревор обсуждали поездку, запланированную на Рождество, когда работа закончится. Они прыгнут в «Холден Ви-8» шестьдесят первого года и отправятся в пьяное и блудливое путешествие по Новой Зеландии. Ребята говорили об этой поездке так много, что нам казалось, мы тоже поедем с ними. В канун Рождества они выехали из Патиатуи. Но уже через два дня спьяну разбили машину. Все деньги, заработанные на остриге овец, они отдали, чтобы выйти под залог.

«Самым важным правом, – кажется, так писал ты, – остается право высказываться с определенной позиции».

Кислота была из Сан-Франциско, и она была по-калифорнийски хороша. Горчичный солнечный свет, как цифровой дисплей, отражался в плещущихся волнах; высокая прибрежная трава плясала в дюнах. Что если бедность – это отсутствие ассоциаций? ЛСД запускает механизм стоп-кадра где-то позади глаз, позволяя нам видеть, что материя всегда движется. Ну, или так говорят. Но я осознавала, что трава и облака будут приятно покачиваться на протяжении всего семи часов. В отличие от прославленных калифорнийских кислотных торчков я была разочарована, не впечатлена тем, что галлюцинации, вызываемые наркотическими средствами, такие визуальные и длятся так недолго.

Что такое картинки в сравнении с бесконечными тоннелями жизни, с бедностью, горем и грустью? Переживать интенсивность – значит не знать, чем все закончится. Сегодня утром ветеран вьетнамской войны, который с кучей чумазых детишек ютится в лачуге возле игл-роковской химчистки, сходу предложил мне две тысячи долларов за мою машину, которая стоит тысячу. Почему? Потому что машина («Рамблер» 1967 года) напомнила ему об умершей матери: у нее была такая же. Мы цепляемся за символы, талисманы, триггеры ассоциаций с тем, что ушло навсегда.