— Невелик урожай запланировали, — постучал карандашом по столу Алешин.
— Земля у нас такая: глина, подзол, обогатить нечем. Удобрений не хватает. Раньше зерна мы получали до ста пудов с гектара, а в прошлом году едва до тридцати пяти дотянули.
— Считаете, что все зависит от земли?
— Трудно сказать, я не агроном, говорят так. Только, мне кажется, люди здесь тоже виноваты. При желании и удобрение можно достать. Болот у нас много, торфу хоть отбавляй. Зимой заборьевская бригада, правда, начала возить, а у нее трактор отобрали. Побоялись, надорвут, не на чем будет весной работать.
Алешин заметил, как ожили ее глаза. «Небезразличный человек к общему делу».
Он взглянул на часы, поднялся.
— Что же сюда никто не заходит?
— На собрании все. И мне туда надо. Хотите, провожу? Клуба-то нет у нас, в сарае решили пристроиться. Все равно пустует.
Вместе они вышли на улицу.
Алешин незаметно пробрался в угол сарая. Людей было полно. Одни сидели на сколоченных наспех скамьях, другие примостились на чураках, третьи просто опустились на корточки, прислонясь спинами к бревенчатым стенам.
Хотя ворота и были раскрыты, но в сарае стояла духота. В нос шибал острый запах крепчайшей махорки, потных тел и грибной сырости, отдающей от прогнивших бревен и подопревшей на крыше соломы.
В глубине сарая, на невысоком помосте, покрытый красной сатиновой скатертью, стоял стол. За ним на длинной скамье пристроился президиум. В центре сидели Ивин и Горбылев. У края помоста, размахивая руками, о чем-то горячо говорила уже немолодая женщина. Платок ее сполз на худые, острые плечи, по спине болталась темная коса.
— Скажи, чем ты помог нашей ферме? — обратилась она к Горбылеву. — Ничем. Что бы ты делал весной, если бы мы не собрали корма скоту, а позднее не стравили семена кукурузы? Ходил бы и составлял акты о стихийном бедствии? За это не судят. Поэтому ты и не подписался под решением, с которым я приходила к тебе. Видишь, обошлись, хотя за это человек и пострадал: выговор дали да от прокуратуры едва-едва отвязался. Скажи, а сделал ли ты что сейчас, чтобы будущей зимой скот снова не попал в беду? Нет. Ничего не сделал. Когда шел сев, ты в бригаду нашу и носа не показывал. Обиженным ходил.
«Заведующая фермой Жбанова», — догадался Алешин.
— Мы сделали все, что приказывала партия, — перебил ее Ивин.
— Слыхали уже! — крикнула Жбанова. Глаза ее гневно блеснули. — Теперь не перечь! — Она снова обернулась к Горбылеву. — Не тебя ли, Егор Потапович, просили убрать пьяницу Бадейкина? А ты послушал нас? Интересно, что тебя связывает с ним? Человек ты порядочный, а жулика поддерживаешь. Новую должность ему придумал — учетчик! А на лях он нам нужен, этот учетчик? Нам и Татьяна Васильевна подсчитывает хорошо. В поле бы его, чай, не на сносях ходит!..
В сарае зашумели, засмеялись.
— Вот шпарит, ну и Настя! — раздались голоса.
— Разве неправда? — спросила она.
— Правильно, крой в самую маковку!
— Вот точная баба, ничего не упустила! — восторгался кто-то.
— Ерунда, — запротестовал Горбылев. — На словах только, а не на деле. Сколько толкую о двукратной дойке, а она хоть бы что! Вот тебе и точная.
— Пустое ты говоришь, — обернулась Жбанова. — Не подходит нам это дело. Да и условий нет. В «Приливе» какие отгрохали лагеря, а у нас скотный двор валится! У меня Малька по двадцать литров дает. Если ее с утра до вечера недоенной по оврагам да кустам гонять, она и половину молока не донесет.
— Знаю твою Мальку получше тебя.
— Если бы не Надя Земнова, может, и не знал бы!
Горбылев заерзал на скамье. Широкие ноздри его раздувались, как у загнанной лошади. Над утолщенной переносицей багровой полосой вспухла вена. Но он спокойно заметил:
— Пора бы и другому дать высказаться.
— Молчать и дома могу. Нечего тогда собирать, коли правды боишься!
Жбанову на помосте сменила Горбылева. «Жена председателя!» — удивился Алешин. Это становилось интересным.
— Зря горло рвешь, Егор! — обратилась она к мужу. — Правду говорят люди. Я больше скажу, скучный ты стал. Только и долдонишь: «Я выполняю приказ партии, я солдат партии». Тебе еще под стать Афанасий Иванович. А знаете ли вы, что такое партия? Нет, не знаете. Кричите, да и только. Партия — это я, Настя, Варвара, дедушка Ребров… Это все мы. Вот ты и выполняй нашу волю, чтобы каждый жил в достатке и государству давал…
Второй раз Алешин в колхозе, и не просто проездом, а основательно изучал его. Встречался с людьми, выслушивал жалобы. Узнал: председатель в обращении груб, не считается с мнением других. Особенно врезался в память Петр Ладиков. Ранней весной Земнов попросил его повторно пробороновать озимые. Только он сделал несколько кругов, пришел председатель.
Читать дальше