Николай Лохматов - Булатов курган

— Характер показывает, паршивка! — недовольно бросила Варвара.

Не знала Нюська, что и звеньевую погода беспокоила не меньше. Уже который раз она выходила на крыльцо, смотрела вдаль, не светлеет ли небо. А дождь не унимался, словно взялся кропить сдельно. Нужно было набивать парники, сеять рассаду, а еще не все семена проверены на всхожесть. И тут пришла мысль: пойти к кладовщику и забрать их.

В амбаре Тихона не оказалось. Варвара завернула в контору. Там она застала одну лишь Терехову. Отодвинув счеты, бухгалтерша вышла из-за стола. Плотная, невысокого роста, бухгалтерша подбоченилась и стала похожа на букву «ф».

— Сохранилась ты, — усмехнулась она, оглядывая Варвару. — И что ему еще надо: баба как баба, в соку и холостая, а вот, поди ты: к замужней потянуло.

— Ты о чем? — не поняла Варвара.

— Будто и не догадываешься?..

— Не до задач, Татьяна Васильевна. Семена нужны, а Дудкин запропастился.

— Не следила за ним…

— Зря! — отрезала Варвара и вышла из конторы.

Ветер трудился не напрасно. Разорвав толстую, пухлую толщу туч, он погнал их на край земли. В прогалы между облаков, словно сквозь полыньи, заголубело промытое дождями небо. Варвара шла по улице и улыбалась. У конюшни она приостановилась, решительно распахнула ворота, вывела и впрягла в фуру отдохнувшего Вороного.

— Ты что, Варварушка? — забеспокоился Ребров. — Потапович не разрешает брать.

— Нечего зря корм переводить. Пусть сначала заработает. — И, хлопнув по крупу Вороного вожжами, она покатила вдоль деревни.

Возвращаясь из райцентра, Горбылев завернул в бригадную избушку.

— Как у тебя дела? — спросил он Кондрата. — Строев беспокоится, готовы ли семена.

— Отобраны, протравлены. Можно хоть сейчас сеять.

— Ну и то ладно!

Из избушки они направились к скотному двору. По разбитой гусеницами дороге трактор тянул с десяток прицепленных друг к другу телег. Этот необычный поезд Горбылеву показался несколько странным.

— На ерунду горючее тратим, машину бьем, — заметил он.

— Воскресник у молодежи. Решили двор привести в порядок. Зарос грязью за зиму.

У коровника поезд сделал круг и остановился почти у самых ворот. Из кабины выскользнула высокая фигура тракториста и тут же скрылась в черной пасти распахнутого настежь сарая. Раздался взрыв смеха. На улицу выскочил Петр, а за ним Надя. Она, догнав парня, хлопнула по спине.

— Так, так его, — доносились со двора молодые голоса.

Заметив Горбылева и Кондрата, Петр покраснел, стал обивать с гусениц трактора налипшую грязь.

— Здорово попало! — заметил Горбылев.

— Такая уж она. Без матери росла, — отозвался Кондрат.

— В отца пошла, — усмехнулся председатель.

Во дворе работала только молодежь. Парни захватывали вилами тяжелые пласты навоза и бросали их на телеги, девушки зачищали за ними лопатами. Костя Пыжов взмок, по его крутому лбу и раскрасневшемуся лицу стекали струйки пота. Надя тронула парня за плечо, прошептала:

— Отдохни малость. С непривычки не встанешь завтра.

— Переживем этот момент, — улыбнулся Костя. — Ты лучше успокой Петьку. Обиделся он.

Надя улыбнулась, вышла из ворот. Петр, услышав шаги, обернулся. Глаза его вспыхнули. Он вскочил в кабину трактора и включил газ. Вереница нагруженных доверху телег медленно, как бы нехотя потянулась за машиной.

— На какой участок везете? — крикнул Горбылев вслед удаляющемуся поезду.

Но Петр не услышал вопроса председателя, а только еще больше прибавил газу.

Двор приобретал опрятный вид. В каждой кормушке лежала чисто вымытая картошка.

— Собрание, видишь, впрок пошло, — не удержался Земнов.

— Все так. Но Строеву это против шерсти. — Горбылев размеренно шел по пролету двора, довольным взглядом окидывал каждую корову.

— Строев, Строев… Кто он? Всего лишь второй секретарь. А шуму, будто на нем свет клином сошелся.

Горбылев остановился, положив на плечо Кондрату руку, дружески предупредил:

— Советую быть с ним поосторожнее… — Он поднял глаза. — Михаил Михайлович — это глыба, насядет — дух вон, А ты зря не едешь в райком. Вызывал он тебя?

— Времени нет. Если нужно, сам прикатит. На то государство им машины дает.

Они вышли из коровника, закурили. Кондрат приподнял голову, приостановился. Ветер, как стадо серых гусей, гнал облака за реку, за темную гряду леса. Облака уже не ползли низко над головой, а поднялись высоко. В провалы между ними все чаще показывалось синеватое небо. Тогда от яркого света начинало ломить глаза. На душе у Кондрата было легко. Боясь потревожить нахлынувшее чувство, он молча взглянул на председателя. Горбылев шел все той же размеренной походкой.