Николай Лохматов - Булатов курган

Марья Ниловна взялась за скобку двери, но дернуть не решалась. Она почувствовала, как и в тот вечер, когда у нее сидел Кондрат, какое-то приятное волнение. «К чему это, вот глупая, — упрекнула себя мысленно Марья Ниловна. — Мало мужа тебе… Может, уйти?» Но потянула скобку и вошла в избу.

Кондрат сидел в горнице в одной рубахе с распахнутым воротником. Посредине стола потрескивала керосиновая лампа, освещая в беспорядке разбросанные книги. Некоторые из них были раскрыты. Кондрат старательно делал выписки. Увидев Марью Ниловну, он встал.

— О, какая гостья пожаловала! Садись-ка, Ниловна, вот сюда! — Кондрат поставил к столу табуретку.

— Дочка в школе еще?

— Гармошку услышала и айда! Не чета нам — запечным тараканам.

— Женился бы! — усмехнулась гостья.

— Стар стал. За сорок уже…

Марья Ниловна промолчала.

— Хочу со свекловодами провести семинар. Придешь? — спросил Кондрат. — Завтра вечером собираемся. Девчата согласились.

— Смотри не влюбись в какую…

— На молодых пока не заглядываю. Вот если постарше…

Марья Ниловна взяла со стола общую тетрадь в клетчатом переплете, полистала.

— Думала, стихи любовные тут…

— Этим дочке в пору заняться. — И он провел ладонью по гладкой обложке. — Завел тетрадь лет двенадцать назад, когда в председателях ходил. Каждую страду записывал севообороты, структуру посевов.

И он подробно начал рассказывать, сколько ежегодно сеется различных культур, какие из них выгодные, а какие приносят только убыток… Называл урожайность. Возмущался, что выжили из севооборота овес, исчезают с полей клевера. А вот кукурузе, хотя ей наш климат не по душе, отводятся лучшие земли.

— Сверху, говорят, виднее… Мужику, видишь ли, не доверяют, где и что сеять. Его дело — выполнять! — Кондрат с раздражением отшвырнул тетрадь. — Сейчас налегаю на свеклу. Но это пока что первые меры. — Он свел брови. — Думаю, найдутся люди, которые возьмутся за эту культуру, поднимут животноводство. Вторая мера — лен.

И опять подробно начал рассказывать о выгодности льна. Горбылева почти не слушала его. Лен ее сейчас не волновал. Сердце защемило: «Найдутся такие люди! А я что, не нужна?» Он, конечно, не знает, какие она выращивала корнеплоды. А разве теперь не сможет? Разве опыт ушел от нее? Сказать об этом? Нет, нет, не надо. Скажет, хвастает, чтобы пролезть в начальство.

Кондрат поднялся из-за стола и, опустив голову, прошелся по горнице. Тень от его большой фигуры изломалась по бревенчатой стене. Горбылева ждала, что вот он сейчас назовет звеньевых, а ее среди них не окажется. И тогда, вари, Марья Ниловна, мужу щи, выходи на работу вместе со старухами. Такой, видать, тебе удел. Она до боли закусила нижнюю губу, взглянула на часы.

— Засиделась, пора и честь знать! — неожиданно сказала она, поправив платок, и пошла к двери.

Кондрат догнал ее у ребровского дома. В темноте ветер гнул деревья. У реки еще звенела гармонь, слышались голоса парней и девчат. Окна домов чернели, будто провалы. Они пошли рядом, не торопясь.

— Куда в такую темь собрался? — поинтересовалась Марья Ниловна.

— Одному надоело.

— Говорила, женись! А ты…

Кондрат молчал, прислушиваясь, как в верхушках деревьев протяжно шумел ветер. Он словно жаловался, что ему в такую ночь приходится раскачивать уснувшие деревья, шелестеть в застрехах изб, забиваться и голосить в трубе.

За рекой чей-то высокий голос завел песню:

Подхваченная ветром, она поплыла вдоль широкой деревенской улицы. Может, не один человек спросонья, услышав ее, вздохнет, вспомнит былое.

— Молодость — беспокойная пора, — сказал Земнов, чтобы не молчать.

— Завидуешь? — Горбылева старалась со стороны заглянуть ему в глаза.

— А ты нет?

— И я тоже. Другой бы раз зашла в хоровод, показала свою удаль. Да годы не пускают. Душа, видать, никогда не стареет.

— Это правда, — согласился Кондрат. — Недаром говорят: если бы молодость знала, если бы старость могла…

Под ноги медленно уплывала полоска тропы. Пробившись сквозь тоненький слой облаков, отразились в лужах звезды. Они словно заглянули в зеркальце: хороши ли? «Чего он не женится? — думала Марья Ниловна. — Говорят, с Варварой у них давняя любовь. — И она почувствовала, как в ней зародилось смутное беспокойство. — К чему бы это?» И чтобы отвлечь себя, она с усмешкой проговорила: