Шервуд Андерсон - Кони и люди [сборник litres]

– Что с тобой? Ты нездоров? – спросила она.

– Нет, – ответил он. – Просто есть не хочется.

Он даже не взглянул на нее и продолжал медленно подниматься вверх по лестнице.

Уилл быстро шагал по улицам. Но он не направился в ярко освещенную часть города. Пансион был расположен вблизи фабрики; Уилл пересек ряд железнодорожных путей и, повернув на север, направился к докам, тянувшимся вдоль озера Эри.

Ему предстояло кое-что побороть в себе самом, взглянуть действительности в лицо. Сумеет ли он справиться с этим?

Сперва он шагал очень быстро, но потом замедлил шаги. Октябрь близился к концу, и воздух по ночам уже становился морозным. Промежутки между фонарями были большие, и он нырял то во мрак, то в светлую полосу улицы.

Почему это все вокруг казалось ему странным и неестественно призрачным? Между прочим, он забыл захватить свое пальто из Бидвелля. Придется написать Кейт, чтобы она выслала его.

Он уже почти добрался до доков.

Не только ночь, но и собственное тело, и тротуар под ногами, и далекие звезды в небе, даже незыблемые фабрики, мимо которых он шагал, – все казалось призрачным. Казалось, что можно вытянуть руку и она пройдет сквозь стену так же, как сквозь туман или дым.

И люди, которые проходили мимо, тоже казались странными и вели себя как-то необычно. Темные фигуры выплывали навстречу из мрака. Вот там у фабричной стены стоит человек – совершенно неподвижно и тихо.

Было нечто такое, что казалось неправдоподобным в поведении встречных людей и в самой атмосфере этой ночи. Он прошел в нескольких дюймах от неподвижного человека. Что это – человек или только тень на стене? И жизнь, которую предстояло вести ему, Уиллу, тоже превратилась в нечто странное, бесконечное и страшное… Может быть, такова уже жизнь – бесконечность и пустота.

Он подошел к тому месту, где качались на якоре суда, и долго стоял, глядя на черный борт корабля. Все кругом казалось безлюдным. Но, повернув голову, Уилл внезапно почувствовал близость двух людей. Их шаги не производили ни малейшего звука в пыли дороги, и он не заметил их, потому что их нельзя было ни видеть, ни слышать, – он именно почувствовал их присутствие.

Вскоре показалась какая-то часть женского туалета, а потом на фоне густого мрака выделилась фигура мужчины.

– Да пойдем же, чего ты боишься? – услышал Уилл хриплый голос мужчины. – Ничего с тобою не сделается!

– Замолчи, пожалуйста, – послышался голос женщины, а потом взрыв хохота. Обе фигуры потонули во мраке.

– Ты не знаешь, о чем говоришь, – снова донесся голос женщины.

С получением письма от Кейт Уилл перестал быть мальчиком. Порвались узы, которые связывали его с детством. Его вытолкнули из гнезда, и он окончательно перекатился через его край.

Все затруднение теперь состояло в том, что, перестав быть мальчиком, он все же еще мужчиной не стал. Он висел в пространстве. Некуда было поставить ноги.

Он стоял в темноте, под черным бортом судна, и его ноги как-то странно подергивались.

Теперь уже нечего рассчитывать на вечера в доме пплтонов, в обществе Кейт, Фреда и отца, который раскладывает свои кисти на столе. Зачем вспоминать теперь о том, как Кейт возвращается поздно ночью с прогулки со своим приказчиком и поднимается наверх к себе? Что пользы в том, чтобы пытаться себя рассмешить воспоминанием о полуостриженной овчарке в каком-то городке штата Огайо?

Теперь он стоял лицом к лицу со зрелостью, и как мужчина он был одинок. Если бы только можно было опустить ноги на твердую почву! Превозмочь чувство затерянности в пространстве и падения сквозь пустоту!

«Зрелость!» Какое странное слово. Что оно означает?

Уилл вообразил себя на фабрике, где он в качестве мужчины исполнял работу мужчины.

В течение всего дня он стоял у машины и буравил дырочки в кусочках железа. Мальчик подвозил к нему в тачке маленькие, бессмысленные кусочки железа, а он, Уилл, брал их в руки один за другим и ставил под острые буравы. Затем он нажимал на рычажок, и бурав опускался на кусочек железа.

Поднимался небольшой дымок, и Уилл впускал смазочное масло в то место, где сверлил бурав. Затем он отбрасывал рычажок назад. Отверстие было готово, и он бросал бессмысленный кусочек железа в другую тачку. Больше они друг с другом не имели дела.

В полдень, во время перерыва на фабрике, можно было выйти и постоять минутку на солнце. Внутри рабочие сидели на длинных скамьях и ели. Некоторые мыли перед этим руки, а другие не беспокоились о таких пустяках. Все ели молча.