Саулюс Томас Кондротас - Взгляд змия

Случилось это, когда лето уже было на исходе и яблоки налились соком. Однажды вечером отчим поймал у нас в саду вора. Сын зажиточных крестьян, семнадцатилетний подросток, проходя мимо, задумал сорвать яблоко. Пойманный, он даже не сопротивлялся, не вырывался и не пытался удрать, потому что не думал, что совершил что-то плохое. Зато отчим усмотрел в этом преступление, требовавшее немедленного наказания. Отчим привел этого паренька к нам на двор, словно Авраам, ведущий на казнь ничего не подозревающего Исаака, привязал его запястьями к коновязи и, взяв деревянную колоду, одним ударом расплющил парню правую ладонь, сопроводив удар заповедью «не укради!». Затем так же спокойно отвязал бледного, как полотно, мальчика и, не оборачиваясь, пошел в избу, уверенный в своей правоте.

Назавтра отец пострадавшего, двое старших братьев и несколько непричастных к делу зевак пришли к отчиму крайне разгневанные. Отчим стоял в дверях, они – на дворе, и он даже не пригласил их зайти.

«Почему ты это сделал, Юозапас? – спросил отец наказанного мальчика. – Из-за нескольких яблок?»

«Сам знаешь, что не поэтому, Пранцишкус, – отвечал ему отчим. – Он крал . Если бы он зашел к нам и попросил, никогда бы этого не случилось».

«Ты ответишь перед судом, Юозапас. Мне отмщение, и аз воздам, так сказал Господь».

«Я никому не мщу. Твой сын наказан, и только. Тебе следовало бы поблагодарить меня. Я думаю, с этих пор ему разонравится воровать».

«Своего ребенка ты бы никогда так не наказал. Не наказал ведь, Юозапас? Для чужого сердца у тебя маловато».

«Плохо вы, значит, меня знаете», – спокойно ответил отчим, отвернулся и закрыл дверь, оставляя мужей возмущаться без свидетелей.

Все село было настроено против отчима, то одни, то другие припоминали ему нехорошие, по общему мнению, делишки, посовещавшись, решили все сойтись и наказать его, и еще неизвестно, как бы все закончилось, если бы через неделю или две не случилось иное происшествие, заставившее нас забыть то, первое. Тут уже пойдет речь и обо мне. Ты только послушай.

Как-то, в сумерках, в самую мошкариную пору – ты знаешь, отец, как красиво они танцуют в определенный час на закате дня, – итак, как-то в сумерках я, напоив и привязав коров, возвращался с лугов. Дневной зной только-только начал спадать, я шел не спеша, наслаждаясь этой прохладой, уходящее солнце светило мне прямо в лицо. И вот на дне багрового солнца я увидал рои пляшущих мошек. Я сделал шаг вперед, зачарованный танцем насекомых, не глядя себе под ноги, и ненароком сбился с тропы. Внезапно я почувствовал, что забрел в рожь. Обернулся, собираясь вернуться назад, на тропу, и лишь тогда увидел, как сильно смята рожь. Нет, это не я ее вытоптал. Моя прогалинка была всего одна, и узкая. А тут казалось, будто кто-то с великой злости носился по ржаному полю, намеренно стараясь оставить прогалины пошире. Я вернулся на свою тропу. Там стоял мой отчим, Юозапас.

Он стоял и едва заметно улыбался, отченька. Вот что меня сразу сбило с толку и вызвало беспокойство. Улыбка была редким гостем в моей новой семье, и я совершенно от нее отвык. И вот клянусь тебе, дедусь, только из-за этой жидкой улыбочки на лице отчима я позже сделал то, что я сделал. Ласковая, как влага летнего утра, улыбка всегда будет стоять перед моими глазами, и сейчас я более, чем когда-либо, убежден, что отчим полюбил свой долг .

«Чего ты испугался?» – спросил он меня, взяв за плечо и развернув по направлению к дому.

«Вовсе я не испугался», – ответил я, потому что и на самом деле не был испуган.

«Это не дело, – молвил отчим, – дурно это. Человек, совершивший зло, должен страшиться возмездия».

Я молчал, не понимая, о чем он.

«Ты будешь наказан», – произнес он и больше не сказал ни слова.

Приведя меня домой, он снял с петель дверь курятника, положил ее наискось, прислонив к коновязи, потом кликнул меня. Я послушно подошел, подумав, что отчиму нужна моя помощь.

«Ложись на дверь, – сказал отчим. – Ложись, ложись, не бойся».

Я лег. Тогда он вял веревку и привязал меня к этой двери. Сильно так. Я не мог пошевелиться, тятенька. Лежал на спине, глядел на редкие облачка, плывущие по небу, исподволь темнеющие, на ласточек, вылетевших искать ужин. Отчим Юозапас, уже перестав улыбаться, все такими же спокойными движениями вытер носовым платком руки и вышел со двора.

Может, я задремал, дедулечка, может, просто кой-чего запамятовал, но в какой-то момент увидел толпу, стоящую у нас во дворе полукругом и глядящую на меня, распятого на двери курятника. Я вновь зажмурился, не желая встречаться с этими взглядами, когда услышал голос отчима: