Александр Зеленов - Призвание

В нем сообщалось, что после длительных мытарств устроилась наконец-то и теперь она может ему сообщить свой постоянный адрес. В Сибирь их направили из училища четверых. Ее оставляли там в городе, а девчонок распределили в больницы по деревням, но они заявили, что если поедут куда, то только все вместе. И вот помытарили их какое-то время, а после направили на один из сибирских курортов и поселили в бараке, где у них есть отдельная комната. Курорт какой-то запущенный, старый, больные все тоже живут в бараках. Сюда их, девчонок, от станции пятьдесят километров везли с их пожитками на арбе. Место дикое, голое, ни травинки, ни деревца. Правда, рядом есть озеро, но вода в нем соленая, грязи, которыми лечат больных, в нем купаться нельзя.

Работа ей в общем-то нравится, только вот скучно тут очень, отдыхать, развлекаться не с кем, молодежи здесь нет. Неподалеку деревня, но и она какая-то дикая. В общем, все тут не так, как на Волге у них…

С этого дня все свои вечера он стал посвящать сочинению писем. Придумывал разные случаи, самые невероятные, лишь бы ей там не было скучно. Теперь он только и жил своими этими письмами и ожиданием ответа на них. Получать ее письма, пусть даже изредка, было навыразимо приятно. Может, еще потому, что в каждом своем письме она добавляла, что письма его читает своим подругам и все они вместе хохочут, ну прямо-таки умирают от хохота, до чего же он пишет смешно!..

Дина просила писать ей как можно чаще. И он старался вовсю.

Второкурсники штудировали голову, рисовали череп. С подоконников и шкафов глядели на них бельмастыми гипсовыми глазами великий слепец Гомер, Лаокоон с отверстым в мучительном крике ртом, курносый и лысый Сократ с морщинистым мудрым лбом, покровитель искусств Аполлон с юным прекрасным лицом и Вольтер с ядовитой его улыбкой.

Осенний воздух был холоден, чист, хрустально-прозрачен. Из окон аудитории на втором этаже четко просматривались даже оконные переплеты домов деревни в полутора километрах отсюда. Во дворе училища новый столяр с помощью двух старшекурсников сколачивал щит из фанеры, массивный, большой, с красочным изображением красноармейца в зеленой каске и крестьянина-белоруса, сошедшихся в крепком братском объятье. (На днях по радио передали о завершении похода Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию.) В окно было видно, как старшекурсники, остановив проходившего мимо с громоздким этюдником старого Норина, говорили о чем-то с ним.

Гапоненко все-таки отстранил старика от занятий. Норинский курс загудел, протестуя, демонстративно ушел с уроков, намереваясь устроить митинг, но Гапоненко скоро навел порядок, — двух особо активных зачинщиков исключил из училища, нескольким сунул по строгачу.

С тех пор Норин в училище не появлялся, хотя жил рядом и студенты нередко видели в окна, как он, тяжело опираясь на палку, прихрамывая, направлялся мимо училища с холстом и этюдником за село.

Мерцалов уехал еще в сентябре, в начале. Студенты его провожали торжественно, окружив тесной шумной толпой. На автобусной остановке принимались качать и долго бежали потом за автобусом, увозившим любимца, кумира, махали руками, кричали…

Досекин остался в училище, продолжая вести их курс. Он похудел еще больше и держался теперь неуверенно, в круглых совиных глазах его стыл какой-то испуг.

В училище прибыли двое новых преподавателей. Один заменил старого Норина, другой стал читать теперь лекции вместо Мерцалова. Читал он их нудно, бубнил, и студенты, которым надоедало перерисовывать с классной доски образчики древнегреческих ордеров — все эти фризы, фронтоны и архитравы, капители и каннелюры, абаки, эхины и выкружки, занимались на лекциях тем, что рисовали на нового искусствоведа карикатуры.

На место уволенного военрука Гапоненко подыскал бывшего старшину, участвовавшего в хасанских боях. Короткошеий, прикренистый, с непомерно большими ладонями, демобилизованный старшина косноязычно рассказывал им о боях на Хасане и на реке Халхин-Гол. Вспоминал первый день, когда над Хасанам стоял плотный туман, и то, как они, пехотинцы продрогнув, лежали и ждали сигнала; как потом над высотами Заозерной и Безымянной вал за валом пошли наши бомбардировщики, обрушивая на врага удары невиданной силы; как вслед за ними принялись молотить по переднему краю япошек наши тяжелые бомбовозы, как на высотах все встало дыбом, перемешалось к чертовой матери, полетело кверху тормашками — и японцы капитулировались…